Первая Камчатская экспедиция

Очерки из истории русских географических исследований в 1725-1765 гг..

Открытие морского сообщения с Камчаткой через Охотск и появление достоверных сведений о расположении этого полуострова подготовили возможность исследования еще не посещенных европейцами стран и морей в северной части Тихого океана, прилегавших к восточным границам России.

Проведению этих трудных и сложных работ благоприятствовали общеполитические условия, сложившиеся после успешного окончания в 1721 г. многолетней войны со шведами, которая требовала напряжения всех сил страны.

В конце 1724 — начале 1725 г. Петр Первый подготовил экспедицию, которая впоследствии получила название Первой Камчатской. Основной отряд ее выступил еще при жизни Петра Первого, скончавшегося 28 января 1725 г.

Экспедиция была направлена к северу от Камчатки и собрала ценные сведения о расположении северо-восточных берегов Азии, послужившие важным материалом для освещения вопроса о существовании пролива между Азией и Америкой.

Разрешение этой большой географической проблемы представляло не только чисто научный интерес, но имело и большое значение для перспектив плавания Северо-восточным проходом между Атлантическим и Тихим океанами вдоль берегов Северной Азии. Вопросом, соединяется ли Азия с Америкой, живо интересовались ученые, государственные деятели, купцы и мореплаватели того времени.

К моменту подготовки Первой Камчатской экспедиции в мировой литературе накопилось не мало суждений и известий по этому поводу, в том числе и «доказательства» раздельности материков. На многих западноевропейских географических картах уже с 1566 г. на месте нынешнего Берингова пролива наносился «Анианский пролив», история появления которого, однако, неизвестна. Существовали и описания вымышленных плаваний Северо-восточным проходом, как, например, плавания португальца Д. Мельгера, который якобы в 1660 г. прошел этим путем из Японии к берегам Португалии (Buache, 1753, стр. 138—139).

Крупные западноевропейские ученые (Г. Лейбниц, Г. Делиль), стремившиеся выбраться из лабиринта догадок, слухов и вымыслов, обращались к Петру Первому с просьбой содействовать получению достоверных сведений (Герье, 1871, стр. 146, 187—188; Андреев, 1943а, стр. 4). Такая просьба казалась тем более уместной, что «Анианский пролив» и Северо-восточный проход находились у берегов русских владений.

В истории географии господствует мнение, что перед Первой Камчатской экспедицией Петр Первый поставил задачу выяснить, соединяется ли Азия с Америкой. Эту мысль мы встречаем уже в ближайшие годы после его смерти в постановлениях русского правительства (ПСЗ, т. VIII, стр. 1011), в высказываниях государственных деятелей, например И. К. Кирилова (Андреев, 1943а, стр. 35), в трудах участников Второй Камчатской экспедиции (Г. Миллера, С. П. Крашенинникова, С. Вакселя, Г. Стеллера и др.). Впоследствии она повторяется многими авторами (Ефимов, 1950, стр. 21—26).

Некоторые участники Второй Камчатской экспедиции, а также исследователи (А. П. Соколов, Л. С. Берг и др.) полагали, что цели экспедиции были ограничены разрешением чисто географического вопроса. Подтверждением такого мнения, казалось, служили мысли по поводу экспедиции, высказанные Петром Первым незадолго до смерти и изложенные в известном рассказе А. К. Нартова. Согласно этому рассказу, Петр Первый посылал экспедицию, опираясь на мнение западноевропейских ученых; он желал установить, соединяется ли Азия с Америкой и разведать путь через «Анианский пролив» в Китай и Индию.

По представлениям других авторов (А. А. Покровский, А. И. Андреев, А. В. Ефимов, Д. М. Лебедев), к посылке экспедиции побуждали Петра Первого государственные соображения (развитие торговли, расширение границ государства, оборона страны и т. д), географические же цели имели подсобное значение.

В недавнее время А. А. Покровский сделал попытку облечь такого рода представления в конкретную форму. Он отмечает, что в период, когда снаряжалась Первая Камчатская экспедиция, Петр Первый много занимался вопросами торговли с Испанией и получения от нее американских товаров. А. А. Покровский полагал, что целью экспедиции было достижение Мексики, находившейся под властью Испании, и отыскание, таким образом, новых торговых путей в последнюю.

Однако, рассматривая написанную Петром Первым для экспедиции инструкцию от 6 января 1725 г., которая является единственным подписанным им документом, содержащим указания о задачах этого предприятия, нельзя не прийти к выводу, что на понимании представлений Петра Первого о географии мест, куда направлялась экспедиция, и о ее целях отразились мнения, существовавшие в литературе, и обсуждение результатов экспедиции, которая, как первоначально предполагалось, нашла пролив между Азией и Америкой.

Приводим текст этой инструкции (Полонский, 1850а, стр. 537): «…1) надлежит на Камчатке или в другом там месте, сделать один или два бота с палубами; 2) на оных ботах (плыть.— В. Г.) возле земли, которая идет па норд, и по чаянию (понеже оной конца не знают), кажется, что та земля часть Америки; 3) и для того искать, где оная сошлась с Америкою, но и чтоб доехать до какого города европейских владений, или ежели увидят какой корабль европейский, проведать от него, как оной кюст (берег.— В. Г.) называют и взять на письме и самим побывать на берегу и взять подлинною ведомость, и, поставя на карту, приезжать сюды».

 Из текста видно, что, по представлениям Петра Первого, материки соединяются недалеко от Камчатки. Он считал, что уже земля, «идущая на норд» от Камчатки, есть часть Америки. Петр Первый не упоминает об «Анианском проливе» и о пути в Индию и Китай и не предлагает искать проход между Азией и Америкой. Корабли должны были следовать ‘вдоль берегов Азии и соединяющейся с нею Америки до ближайших европейских владений в Америке или до встречи с каким-либо европейским кораблем, который мог бы дать информацию о достигнутых экспедицией странах. Таким образом, экспедиции не поручалось разрешение географической проблемы о соединении или несоединении материков. Она должна была разрешить вопросы, имеющие государственное значение: разведать путь в Америку, примыкающую к Азии, и выяснить, кто является ближайшим соседом России на этом материке.

Участники экспедиции не сомневались, что в инструкции Петра Первого было выражено мнение о соединении материков. В записке от 13 августа 1728 г. А. И. Чирикова, поданной начальнику экспедиции В. Берингу во время плавания, когда решался вопрос о продолжении экспедиции, говорится о берегах, вдоль которых они плыли к северу: «Земля та, о которой мнение было, что сходится с Америкою» (ЦГА ВМФ, ф. 216, д. 87, л. 228).

Представления об отсутствии морского прохода между Америкой и Азией сложились у Петра Первого, вероятно, в связи с недостоверностью сведений, имевшихся в его распоряжении. Что касается составленных в России карт, на которых северо-восток Азии омывается морем (вариант карты Ф. Страленберга, виденный Петром Первым в 1726 г., карта И. К. Кирилова), то составители их могли опираться лишь на старые русские чертежи и расспросные сведения, уже не связанные с какими-либо доказанными фактами, поскольку поход С. И. Дежнева в правительственных органах в то время известен не был.

Не следует забывать, что Петр Первый располагал знаменитым «Чертежем всех Сибирских градов и земель» С. У. Ремезова, обобщившим огромный географический материал, накопленный в русских чертежах и описаниях путешествий к началу XVIII в. На этом чертеже на северо-востоке Азии протянут в море «непроходимый нос», уходящий за рамку чертежа, что означало возможность соединения здесь с другой землей (Ремезов, 1882).

Вместе с тем опыт многочисленных неудачных плаваний английских и голландских кораблей, искавших Северо-восточный проход, а также кораблей, посылавшихся с этой целью самим Петром Первым, мог вызвать предположение о существовании связи между материками.

При составлении инструкции Петр Первый, вероятно, использовал виденную им карту И. М. Евреинова, которого он вспомнил в декабре 1724 г., незадолго до подписания указа об экспедиции. Требование царя найти И. М. Евреинова оказалось невыполнимым, так как последнего уже не было в живых.

Карта И. М. Евреинова срезана у 63° с. ш., т. е. на большом расстоянии от северо-восточного мыса Азии (мыса Дежнева). Но недалеко от Камчатки берег Азиатского материка круто загибается в сторону Америки. Окончание его не показано. Возможно, об этой земле, сначала «идущей на норд», а потом загибающейся к Америке, Петр Первый говорил, что это Америка «понеже оной конца не знают».

Изложенные представления Петра Первого о связи Американского и Азиатского материков нельзя совместить с рассказом А. К. Нартова. Но следует учесть, что в «Рассказах Нартова о Петре» мы имеем дело не непосредственно с записками самого А. К. Нартова, а с обработкой их, выполненной уже в 70-х годах XVIII в. его сыном, А. А. Нартовым, причастным к литературе. А. К. Нартов не был свидетелем некоторых событий из «Рассказов…», но и там, где «мы слышим голос очевидца», он звучит «не всегда с желаемой отчетливостью» (Майков, 1891, стр. XVI). Поэтому едва ли было бы правильным предпочитать сообщения из «Рассказов…» в тех случаях, когда есть более достоверные данные.

Что касается гипотезы А. А. Покровского о том, что Первая Камчатская экспедиция должна была достигнуть Мексики, то это предположение трудно совместить с направлением экспедиции «на норд». Нельзя также игнорировать, что ни в одном документе, касающемся Первой Камчатской экспедиции, нет упоминания о Мексике или Испании. Когда В. Беринга упрекали в невыполнении поставленных перед Первой Камчатской экспедицией задач, то говорили не об этих странах, а о том, что он хотя «даже до ширины 67 градусов ходил», но все, что «выше той ширины от него Беринга на карте назначено от оного места между Севера и Запада до устья р. Колымы, и то де он положил по прежним картам и ведомостям, а тако о несоединении заподлинно утвердиться сомнительно и не надежно».

Мы не имеем достоверных данных для суждения о том, когда сложилась у Петра Первого мысль о посылке Первой Камчатской экспедиции. Первый из известных в настоящее время официальных документов, касающихся экспедиции, датирован 23 декабря 1724 г. Ф. Голдер (Golder, 1922, стр. 6—7) опубликовал фотокопию части этого документа. По содержанию это — справка о выполнении царского указа (написанного, вероятно, ранее) с пометками Петра Первого на полях.

Этот документ гласит:

1. Сыскать геодезистов тех, которые были в Сибири и приехали.

По справке с Сенатом, посланы в Сибирскую губернию геодезисты: Иван Захаров, Петр Чичагов, Иван Евреинов (умре), Федор Лужин, Петр Скобельцын, Иван Свистунов, Дмитрий Баскаков, Василий Шетилов, Григорий Путилов.

2. Сыскать из поручиков или из подпоручиков морских достойного, кого с ними послать в Сибирь на Камчатку.

По мнениям вице-адмирала Сиверса и шаутбенахта (контр-адмирала.— В. Г.) Синявина, из морских поручику Станбергу (Шпанберху), Звереву или Косенкову, подпоручикам Чирикову или Лаптеву оная экспедиция годна. А не худо, чтоб де был над ними командир из капитанов, Беринг или фон-Верд; понеже Беринг в Ост-Индии был и обхождение знает, а фон-Верд был штурманом.

3. Сыскать из учеников или подмастерьев, который бы мог тамо зделать с палубою бот по здешнему примеру, какие есть при больших кораблях, и для того с ним отправить плотников 4, с их инструменты, которые б моложе были, и одного квартирмейстера и 8 матросов.

Ботовой ученик Федор Козлов имеется, который по чертежам боты с палубами и без палуб делать может. (Пометка на полях: Зело нужно штурмана и подштурмана, которые бывали в Нордной Америке).

4. И по той препорции отпустить отсюда в полтора [Пометка на полях: «вдвое»] парусов, блоков, шхив, веревок и прочую, и 4 фалконета с надлежащею амунициею и одного или 2 парусных швецов.

Такелаж отпустится. {Пометка на полях: «Прочее все хорошо».}

5. Ежели таких штурманов во флоте не сыщется, то немедленно писать в Голландию, чтоб 2 человек, знающих море к северу до Японии, и, чтоб оные присланы были чрез адмиралтейскую почту.

Вице-адмирал Сивере письменно показал: штурманы такие из флотских ежели сыщутся немедленно пришлет» (Соколов, 1851 г.).

Возникновение этого документа недостаточно ясно. Пятый пункт кажется дописанным позже и относится скорее к замечанию Петра Первого по третьему пункту, чем к остальным четырем пунктам. Экспедиция в этой справке прямо не называется, но подразумевается в ряде мест в распоряжениях Петра Первого и в ответах Адмиралтейств-коллегий (о посылке поручиков и подпоручиков в Сибирь и на Камчатку, о «нордной» Америке, о В. Беринге и т. д.).

Судя по распоряжениям, зафиксированным в этом документе, некоторые детали экспедиции представлялись Петру Первому в несколько ином виде по сравнению с тем, какой они в конце концов приняли. Очевидно, первоначально предполагалось (как и в экспедиции И. М. Евреинова и Ф. Ф. Лужина) отвести главную роль геодезистам, во главе которых поставить «морского» поручика или подпоручика. Предложение поставить над ними «командира из капитанов» В. Беринга или К. фон-Верда исходило от Адмиралтейств-коллегий.

Главой экспедиции был назначен капитан 1 ранга Витус Беринг (1681 — 1741 гг.). В России его называли Витезь Беринг, или Иван Иванович Беринг. Принятый в 1703 г. на службу в Балтийский флот подпоручиком (Общий морской список, т. I, стр. 40), он неоднократно выполнял поручения Петра Первого (например, по приемке и транспортировке купленных кораблей), в частности, во время военных кампаний. По-видимому, В. Беринг был лично известен царю с хорошей стороны (Берх, 1833). Назначению В. Беринга в какой-то мере способствовали его связи: его знал вице-адмирал К. Крюйс, с контр-адмиралом Т. Сандерсом он был в родстве, его рекомендовали вице-адмирал П. Сивере, контр-адмирал И. А. Сенявин и Я. Брюс (Weber, 1740, стр. 160; Lauridsen, 1889, стр. 30). Сыграло также роль и то, что до поступления на русскую службу В. Беринг имел опыт далеких плаваний на восток — «в Ост-Индии был и обхождение знает». Г. Миллер передает с его слов, что В. Беринг сам вызвался ехать, когда генерал-адмирал Ф. М. Апраксин обратился к морским офицерам с предложением принять участие в экспедиции (Miiller, 1753, стр. 54). Благодаря своим связям с влиятельными иностранцами, служившими в России, В. Беринг оказался близок и к иностранным посольствам (в частности, к голландскому).

Деятельность В. Беринга во время Первой Камчатской, а впоследствии и во время Второй Камчатской экспедиции характеризует его как исполнительного, умного и мужественного офицера, благожелательного к подчиненным, по отношению к которым он, может быть, был даже слишком мягок и доверчив. Вместе с тем В. Беринг избегал риска и ответственности и не проявлял достаточной решительности в трудные моменты. Не имея широкой научной подготовки и наклонностей исследователя, он не особенно увлекался открытием новых земель и островов и выполнял эти задачи в той мере, в какой это было необходимо, чтобы отчитаться в соблюдении данной ему инструкции.

Этими чертами В. Беринг заслужил, в конце концов, упреки современников и потомков в том, что он не справился с задачами, которые были перед ним поставлены. Но, рассмотрев деятельность В. Беринга, мы увидим, что. если он и не сделал всего, что можно было сделать для осуществления географических открытий, то его настойчивость немало помогла тому, что подготовка Камчатских экспедиций к плаванию была доведена до конца.

Однако действия В. Беринга в экспедициях, по-видимому, не дают полного представления о его личности. К такому выводу заставляет прийти установленный М. И. Беловым (1956, стр. 252) факт передачи В. Берингом в 1733 г. голландскому послу копии карты Первой Камчатской экспедиции с условием пользоваться ею «осторожно».

Помощниками В. Беринга были назначены лейтенанты датчанин Мартын Шпанберг и Алексей Иванович Чириков.

М. Шпанберг, по определению А. П. Соколова (1851в, стр. 215), был человек без образования, грубый и «жестокий до варварства, жадный к приобретениям, однакож хороший практический моряк, горячий и деятельный»; некоторые сибиряки видели в нем «генерала», другие «беглого каторжника».

Особенно проявились отрицательные черты его характера во Вторую Камчатскую экспедицию; сохранившиеся в архивах документы этой экспедиции содержат большую переписку о его самодурстве и лихоимстве. «Чести великой любитель, — писал о нем в 1742 г. А. И. Чириков,— ежели б ему возможно было, то б он всех здесь под свою команду забрал» (Дивин, 1953, стр. 251).

Второй помощник В. Беринга — лейтенант А. И. Чириков (1703— 1748 гг.) был выдающимся человеком. Его большие способности проявились уже во время обучения в Морском корпусе и Морской академии. Затем он был назначен Адмиралтейств-коллегией преподавателем в этой Академии. При назначении в Первую Камчатскую экспедицию А. И. Чириков не в очередь был произведен в лейтенанты (МРФ, 1867, стр. 698).

В Камчатских экспедициях положительные черты и способности А. И. Чирикова выявились еще ярче. Во время затянувшейся подготовки Второй Камчатской экспедиции он был одним из участников, не дававших повода к кляузным делам. В плаваниях А. И. Чириков проявил блестящие качества моряка. Этот молодой русский офицер, благодаря своему природному уму и широкому географическому кругозору, понимал огромное научное и государственное значение Камчатских экспедиций и по их окончании представил проекты освоения и укрепления далеких сибирских окраин.

Первая Камчатская экспедиция была очень сложным мероприятием, при осуществлении ее, несмотря на содействие правительства, в условиях того времени встречалось множество трудностей.

К сожалению, некоторые наиболее важные документы экспедиции (судовой журнал, рапорт В. Беринга от 10 февраля 1730 г.) известны лишь в выдержках, что послужило, как мы увидим далее, причиной недоразумений, которые и в настоящее время разрешены не полностью.

Инструкцию Петра Первого В. Беринг получил до 3 февраля 1725 г. (Экспедиция Беринга, стр. 373). Вероятно, около этого времени ему была вручена и инструкция Ф. М. Апраксина, содержавшая перечисление всего, что было сделано для экспедиции. Но уже 24 января, до получения В. Берингом инструкций, из Петербурга выехал отряд, состоявший из 25 человек команды и обоза, возглавлявшийся А. И. Чириковым и гардемарином П. А. Чаплиным (Экспедиция Беринга, стр. 59). Выехавший из Петербурга вскоре после получения инструкции В. Беринг вместе с Шпанбергом, пятью человеками команды и остальным обозом, догнал отряд в Вологде 14 февраля.

Экспедиции предстояло преодолеть путь до Охотска, составлявший около 9 тыс. км (там же, стр. 67—68). Через Вологду, Великий Устюг и Верхотурье продвигались на лошадях. Дождавшись весны в Тобольске, 14 мая 1725 г. отправились дальше на судах: спустившись до Оби, по ее правому притоку Кети поднялись до Маковского острога, откуда прошли волоком (123 км) до Енисейска. От Енисейска продвигались вверх по рекам Енисею, Верхней Тунгуске (Ангаре) и ее правому притоку Илиму, пока не наступили морозы. Застигнутые морозами, остановились недалеко от Илимска. Зиму 1725/26 г. провели в Илимске. Выйдя весной 1726 г. из Илимска, пошли волоком до р. Муки; по рекам Муке и Куте дошли до Усть-Кутского острога на р. Лене. Затем на судах, построенных зимой под руководством М. Шпанберга в Усть-Кутском остроге, спустились до Якутска, куда прибыли двумя отрядами 1 и 16 июня 1726 г. (Бахтин, 1890). Отсюда В. Беринг и его спутники направились в Охотск.

По этому пути двигались через Сибирь торговые караваны, военные экспедиции и почта, но он был далеко не благоустроен. За время плавания по рекам Оби и Кети от г. Сургута до Маковского острога, которое продолжалось с 30 мая по 19 июля 1725 г., на протяжении 1800 км были только три встречи с торговыми и другими судами (там же, стр. 74—75). На участке от г. Нарыма до Маковского острога, протяжением 1108 км проехали лишь один острог, один монастырь и семь русских деревень. В пути встречались пороги и шиверы (мелкие места с каменистым дном), приходилось перегружаться с более крупных судов на небольшие.

Особенно трудно было преодолеть участок протяжением свыше 1000 км между Якутском и Охотском, где приходилось продвигаться по совершенно диким районам, пересеченным горами и изобиловавшим болотами. Здесь лишь изредка встречались кочевья тунгусов и якутов.

Водный путь через эту территорию был известен еще со времени похода И. Ю. Москвитина в 1639 г. Он проходил вниз по Лене, затем по Алдану, Мае и Юдоме до места, называвшегося Юдомским Крестом, где р. Юдома наиболее близко подходит к небольшой речке Ураку, впадающей в Охотское море в 20 км от устья р. Охоты, где стоит Охотск. От устья Урака до Охотска суда тянули бечевой вдоль морского берега.

По рекам отправляли громоздкие грузы. Остальные (главным образом продовольствие) перевозили на лошадях. Из-за бездорожья прибегали к вьючным перевозкам, используя кожаные переметные сумы. На лошадь навьючивалось до 80 кг груза. Зимой же, когда лошади из-за глубоких снегов и отсутствия фуража выбивались из сил, их сменяли люди, перевозившие груз в 80—100 кг на нартах. Уже из Петербурга экспедиция взяла с собой довольно большой груз, занимавший 33 подводы (Полонский, 1850а, стр. 539). Этот груз состоял из пушек, ядер, парусов, якорей, канатов, инструментов и разного оборудования, которое нельзя было достать на местах. В пути обоз все возрастал. Для перевозки грузов волоком из Маковского острога в Енисейск мичман П. А. Чаплин заказал 160 лошадей. Из Якутска же только одного продовольствия везли 6 тыс. пудов (Экспедиция Беринга, стр. 204).

Большие трудности возникали с получением на местах продовольствия, которое должно было поступать из Иркутска и Илимска, материалов для постройки судов, а также с добыванием лошадей, выделением рабочей силы, устройством дорог и др. Всем этим, по распоряжению правительства, должна была заниматься местная власть, представители которой большей частью плохо выполняли свои обязанности.

Ответственные задания были возложены на Якутскую воеводскую канцелярию. Она была обязана предоставить рабочую силу — около 250 человек для сплава судов, более 650 лошадей с проводниками из якутов для перевозки грузов вьюками, кожаные сумы и сбрую для лошадей. Якутская канцелярия должна была также обеспечить расчистку дороги от Якутска до Охотска и заготовку фуража.

Но эти задания были выполнены лишь частично, да и то с запозданием. Экспедиция была поставлена перед выбором: зимовать в Якутске пли выступить с запозданием, рискуя, что придется зимовать в безлюдной местности.

В. Беринг знал от участников похода И. М. Евреинова и Ф. Ф. Лужина — от самого Ф. Ф. Лужина, морехода К. Мошкова и солдат Выродова и Арапова, входивших в состав Первой Камчатской экспедиции, об условиях предстоявшего пути (ЦГА ВМФ, ф. 216, д. 87, л. 52—54 и 91—94). Тем не менее он решил не зимовать в Якутске. Можно предполагать, что он не представлял всех трудностей борьбы с суровой природой Сибири. Годом ранее, узнав о плаваниях, которые совершались когда-то вдоль берегов Сибири от устья Колымы к устью Анадыря, он, находясь в Енисейске, с такой же легкостью предложил Адмиралтейств-коллегий изменить маршрут экспедиции и двигаться из устья Колымы к устью Анадыря, тогда как морской путь у берегов Азиатского материка к востоку от Колымы был исключительно труден и остался непройденным и во время Второй Камчатской экспедиции.

Тяжелые грузы были отправлены из Якутска на 13 судах под командой М. Шпанберга только 7 июля. Суда сопровождало 204 человека. Отправка остального груза на лошадях продолжалась до середины августа. Сам В. Беринг выехал из Якутска только 16 августа (Бахтин, 1890, стр. 19—20).

Поход был очень тяжелый. Суда, которыми командовал М. Шпанберг, дошли только до р. Горбеи (близ устья р. Юдомы, в 450 км от Юдомского Креста), так как река замерзла. 4 ноября М. Шпанберг приказал везти дальше грузы на 100 нартах людьми. Но до Юдомского Креста дошло только 40 нарт, остальные застряли в разных пунктах. В. Беринг выслал помощь из Охотска. Это были легкоодетые и полуголодные люди с собаками. Грузы, довезенные до Юдомского Креста, были в начале января 1727 г. доставлены в Охотск (там же, стр. 29). По дороге «ели лошадиное мертвое мясо, сумы сыромятныя и всякие сырыя кожи, платья и обувь кожаныя» (Экспедиция Беринга, стр. 61—62). Прочие грузы М. Шпанберга, разбросанные на пути на протяжении 450 верст, переправлялись уже в мае людьми, посланными из Охотска.

Не легче был и переезд на лошадях. Как писал В. Беринг в рапорте от 28 октября 1726 г., из посланных 663 лошадей в Охотск прибыли к 25 октября только 396, остальные частью были потеряны в пути, частью замерзли. Провиант везли на нартах, которые тащили собаки и люди. Многие из команды разбежались. Некоторые, не выдержав трудности пути, погибли, в числе их был и геодезист Ф. Ф. Лужин (Бахтин, 1890, стр. 26 и 34).

Оставшийся в Якутске А. И. Чириков выступил в поход по рекам 2 мая 1727 г. и 3 июля прибыл в Охотск, доставив 2,3 тыс. пудов муки (Экспедиция Беринга, стр. 62).

В Охотском остроге, который в то время состоял примерно из 10 дворов, приходилось сооружать новые избы и амбары, строить и снаряжать суда к походу. Люди носили на себе камни для печей за 10 верст и глину за 5 верст, сплавляли или волокли на себе бревна, дрова, заготавливали продовольствие (рыбу, птицу и т. д.). Впоследствии с такими же трудностями пришлось встретиться и на Камчатке.

К 8 июня было спущено на воду небольшое судно, названное «Фортуна». После плавания на нем М. Шпанберга с такелажем и военным снаряжением на Камчатку, экспедиция 22 августа 1727 г. выступила из Охотска (Бахтин, 1890). «Фортуной» командовал В. Беринг, а А. И. Чириков вел отремонтированную «лодию», на которой в 1716 —1717 гг. плавал К. Соколов. 4 сентября суда пришли в устье р. Большой и остановились в Большерецке.

Экспедиции предстояло плыть в расположенный на восточном берегу Камчатки Нижне-Камчатск, где должен был строиться корабль для похода па север. В. Беринг не решился отправиться туда морским путем, так как в то время были распространены преувеличенные представления об опасности прохода между мысом Лопаткой и первым Курильским островом (Полонский, 1850а, стр. 545). Было решено пересечь полуостров на собаках, что отдалило срок начала плавания к северу в 1728 г., так как исключило возможность закладки судна осенью 1727 г. Как мы увидим далее, сокращение продолжительности плавания к северу значительно снизило результаты экспедиции.

Пересечь полуостров по рекам (Большой, ее притоку Быстрой и по Камчатке) до ледостава не удалось. М. Шпанберг, отправленный

19 сентября с имуществом па 30 судах, был застигнут морозами и выгрузился (там же, стр. 546).

Дальнейшая перевозка началась в январе 1728 г. Как сообщает В. Беринг, выехавший из Большерецка 14 января, ехали «совсем по тамошному обычаю на сабаках, а каждой вечер в пути для ночи выгребали себе станы: из снегу, а сверху покрывали, понеже великия живут метелицы, которыя по тамошному называются пурги, и ежели застанет метелица на чистом месте, а стану себе зделать не успеют, то заносит людей снегом, от чего и умирают» (Экспедиция Беринга, стр. 63).

К участию в перевозках было привлечено много камчадалов с собаками и санями. Эта повинность оказалась для них очень тяжелой, так как отвлекала от охоты за морским зверем — главным источником их благосостояния, вызывала потери большого количества собак.

В Нижне-Камчатск В. Беринг прибыл 11 марта 1728 г. Заложенный 4 апреля бот «Св. Гавриил» (длина 18,3 м, ширина 16,1 м, осадка 2,3 м) был 9 июня спущен на воду, и 14 июля экспедиция отправилась в плавание из устья р. Камчатки (Бахтин, 1890, стр. 49 и 51). Экипаж «Св. Гавриила» состоял из 44 человек, включая капитана В. Беринга, лейтенанта A. И. Чирикова и М. Шпанберга, мичмана П. А. Чаплина и морехода К. Мошкова.

В. Берингу и другим офицерам экспедиции, конечно, были известны представления о северо-востоке Сибири, как сложившиеся в географической науке, так и распространенные среди сибиряков. Мы упоминали, что B. Беринг, когда он был в Сибири, получил известия о существовании прохода из Северного Ледовитого океана в Тихий. Офицеры экспедиции знали и о земле «против Чукотского носу», как это следует из записки A. И. Чирикова, представленной В. Берингу 13 августа 1728 г., в которой А. И. Чириков ссылается на «скаску от чукчей через Петра Татаринова».

Можно предположить, что проезжая через Тобольск, Якутск и другие-города, В. Беринг и А. И. Чириков знакомились с имевшимися в то время в Сибири чертежами северных и восточных берегов Азиатского материка (чертеж И. Львова, чертежи Камчатки из «Служебной чертежной книги» C. У. Ремезова и др.), которые давали довольно верное общее представление об этих местах.

В распоряжении членов экспедиции были также и западноевропейские «новые азийские карты» (Полонский, 1850а, стр. 549). Список их до нас не дошел и вероятно, среди них была и карта И. Романа, отосланная B. Берингом 8 мая 1726 г. чрезвычайному посланнику и главе комиссии по переговорам с Китаем Савве Владиславичу-Рагузинскому. При встрече с В. Берингом в марте 1726 г. в г. Илимске (Бахтин, 1890, стр. 80) С. Рагузинский попросил прислать ему карту территории от Камчатки до Амура с береговой линией и островами. Г. Каан (Cahen, 1911, стр. 172) высказывает предположение, что это была карта И. Романа 1725 г. Отражая влияние сибирских источников, она давала сравнительно с другими западноевропейскими картами того времени наиболее правдоподобное изображение северо-востока Азии (рис. 5). До этой карты И. Роман выпустил несколько других карт, на которых северо-восточная часть Азии была показана совершенно неверно.

Могла ли попасть в 1726 г. В. Берингу, выехавшему из Петербурга в начале февраля 1725 г., карта И. Романа, изданная в 1725 г.? К сожалению, мы не располагаем данными для суждения по этому вопросу.

Косвенным доказательством того, что В. Беринг передал С. Рагузинскому карту И. Гомана 1725 г., может служить карта геодезиста Михаила: Зиновьева, работавшего с С. Рагузинским по определению русско-китайской границы. Он составил свою карту, вероятно, в конце 1726 или: в начале 1727 г. «с описи геодезиста Петра Скобельцына с товарыщи и с печатных ланкарт и с разных чертежей» (Cahen, 1911, стр. 160). Изображение на ней северо-восточной части Азии — «Шелагского мыса» Чукотского п-ова, а также Камчатки очень похоже на изображение на карте И. Гомана 1725 г.

Характерно, что на карте М. Зиновьева, так же как и на карте И. Гомана, у северо-восточного берега Азии к востоку от «Шелагского мыса» показан небольшой остров, с надписью, что там живут чукчи (рис. 6).

Можно, конечно, предположить также, что обе карты были составлены с использованием какого-то одного сибирского прототипа, оставшегося пока неизвестным. Возможно, наряду с упомянутым выше первым сообщением И. Козыревского о походе 1713 г. и другими данными, он послужил одним из источников для карты И Гомана 1725 г. Вместе с тем, если бы этот сибирский прототип карт И. Гомана и М. Зиновьева существовал, то он, вероятно, был бы известен В. Берингу.

Изображенный на картах М. Зиновьева и И. Гомана мыс к западу or Чукотского п-ова, выдававшийся довольно далеко к северу, являлся, вероятно, отголоском «необходимых носов» русских чертежей и предупреждал экспедицию о трудностям плавания в этих местах. С этой карты или с каких-либо сибирских чертежей этот «нос» потом перешел на многие карты: он показан на карте П. А. Чаплина 1729 г., представленной В. Берингом по возвращении из экспедиции, на генеральных картах И. К. Кирилова 1734 г. и Академии наук 1745 г., на карте Морской академии 1746 г. и на карте Г. Миллера 1754—1758 гг.

Все чертежи и карты, бывшие в распоряжении экспедиции, не давали конкретного представления о пути, который ей предстоял. Если при продвижении к северу офицеры судна «Св. Гавриил» и обращались, к ним, то все же каждый отрезок пути нужно было изучать заново. Ориентировку затрудняли почти постоянные туманы, облачность и частые дожди.

Насколько трудно было даже таким опытным морякам, как В. Беринг, А. И. Чириков и К. Мошков, правильно ориентироваться в обстановке, видно из того, что, проходя 19 июля мимо Карагинского о-ва, они непоняли, что это остров. По В. Н. Берху (18236, стр. 33), в судовом журнале сказано: «Холм на берегу, от которого будто разделение земли». Также не заметили они 31 июля — 1 августа устья р. Анадырь, хотя и искали его.

Весь путь экспедиции к северу проходил вдоль берегов, на недалеком от них расстоянии; в частности, был обойден весь Анадырский залив. Путь от устья Камчатки до 67° 18′ с. ш., откуда судно повернуло 15 августа (по гражданскому счету) обратно, был совершен в 34 дня, в течение которых «Св. Гавриил» прошел 2377 верст. Следуя обратно, моряки, торопясь уйти от осенней непогоды, сильно спрямляли свой путь, держась дальше от берегов. В Анадырский залив они совсем не заходили. Пользуясь благоприятным ветром, они 2 сентября подошли к устью р. Камчатки, закончив, таким образом, плавание в 19 дней (Экспедиция Беринга, стр. 65).

Впервые путь, пройденный «Св. Гавриилом» в 1728 г., был показан на карте А. И. Нагаева 1767 г. Позже В. Н. Берх (18236) составил

карту, отражавшую плавание не только 1728 г. (довольно сходно с картой А. И. Нагаева), но и 1729 г. (рис. 7). На обеих картах маршрут судна в 1728 г. показал неточно: судно не заходит в залив Креста, который остается к западу и назван губой Ночен; путь «Св. Гавриила» проходит довольно далеко от о-ва Св. Лаврентия, к которому экспедиция, судя по «Краткой реляции о Сибирской экспедиции» В. Беринга, подходила.

Ф. П. Литке, плававший в 1828 г. на военном шлюпе «Сенявин» у берегов Тихого океана к северу от Камчатки, восстановил по журналу «Св. Гавриила» трассу этого корабля. Согласно его данным, 1 августа мореплаватели находились уже у залива Креста, где, то входя в залив до 65° 39′, то выходя из него, они пробыли до 4 августа. От залива Креста до Чукотского мыса прошли в 7 дней, причем 6 августа заходили в небольшую губу, названную бухтой Преображения. Посланный на берег П. А. Чаплин нашел пресную воду, а также видел место, «где иноземцы имели жилье свое сего года и по горам видели много протоптано дорог» (Бахтин, 1890, стр. 56). Наполнив 22 бочки водой, корабль отправился дальше, а 8 августа у 64°30′ с. ш. экспедиция встретилась с чукчами, подплывшими к ним с берега на лодке. Встреча произошла, как полагает Ф. П. Литке (1835, стр. 235), у мыса Яккун или у мыса Чиньг-Ан (очевидно, около мыса Зеленого — 64°35′ с. ш. и 174°15′ з. д.). 9—11 августа обходили берег, «которого простертие к О кончалось» (Полонский, 1850, стр. 550). Подходили близко к о-ву Св. Лаврентия. В эти дни, очевидно, обогнули Чукотский мыс и мыс Чаплина, не заметив бухты Ткачен, которая разделяет эти мысы.

Современное название «Чукотский мыс» встречается уже в документах экспедиции («Чукоцкий угол»), хотя оно возникло, может быть, не во время самого плавания, так как, по словам В. Н. Берха (18236, стр. 49), в журнале такое название не применялось. Ф. П. Литке утверждал, что, если В. Беринг «действительно называл какой-либо мыс по сему обстоятельству (встреча с чукчами.— В. Г.) Чукоцким, то это должен быть мыс Яккун или Чиньг-Ан». Это едва ли правильно.

На карте, представленной В. Берингом вместе с отчетом об экспедиции, показан «Чукотский угол» — так обозначен мыс, выступающий к югу у восточного края северного берега Анадырского залива; это же наименование приведено и в названии карты («от Тобольска до Чукотского угла», Багров, 1914, стр. 19). Кроме того, «Чукоцкой угол» упомянут в приложенном к отчету «Каталоге городам и знатным местам сибирским…» (Экспедиция Беринга, стр. 66). В. Беринг считал его крайним пределом берега, вдоль которого он следовал на восток, обходя Анадырский залив. В его отчете сказано: «а к Чукоцкому или к восточному углу земли никакой не подошло» (там же, стр. 64). Таким образом, вероятно, под «Чукоцким углом» понимался мыс, называемый на современных картах Чукотским, который, может быть, В. Беринг объединял с мысом Чаплина.

Представления участников экспедиции о географическом положении их корабля становятся понятными из их разговора с чукчами, встреченными 8 августа.

Этот разговор записан в документе, подписанном В. Берингом, М. Шпанбергом и А. И. Чириковым.

8-го августа 1728 г. Прибыли к нам от земли в коженой лотке 8 человек, с которыми бывшие при нас толмачи… говорили с ними каряцким языком по приказу нашему, а о чем о том явствуют пункты.

Вопросы

1. Какого звания люди?

2. Где река Анадар и далеко ль отсюда?

3. Знаете ли реку Колыму?

4. Есть у вас лес и пали с земли в море какие реки большие и куда ваша земля пошла и далеко ли?

5. От земли вашей не протянулся ли какой нос в море?

6. Нет ли в море каких островов или земли?

Ответы

Чюкчи.

Реку Анадар прошли и далеко назади. Как до вы так зашли сюда далеко? Прежде сего сюда никаких судов не бывало. Реку Колыму не знаем, только слыхали мы от аленных чюкчей, что ходят оне землею на реку и сказывают, что на той роке живут русские люди, а оная река Колыма ли или другая, про то не знаем.

Лесу у нас нет никакого и по всей нашей земле рек больших в море не пало; а есть которые и пали, то малые, а земля наша почти отсюда поворотила налево и пошла далеко, а живут по ней все наши чукчи. Нос никакой в море от земли нашей не протянулся, вся наша ровная земля. Есть остров недалеко от земли и ежеле б не туманна, то б можно видеть, а на том острову есть люди, а больше земли только вся наша Чюкоцкая земля» (ЦГА ВМФ, ф. 216, д. 87, л. 227 и об.).

Как видим, чукчи говорили о повороте влево от мыса Чаплина и не знали, что после этого берег опять тянется далеко к северо-востоку; острова Итыгран и Аракамчечен, расположенные недалеко на пути «влево» (к западу), были им неизвестны, не говоря уже об островах Диомида. Не слыхали они и о р. Колыме. Другими словами, их показания относились к ближайшему району, и из их слов, конечно, нельзя было сделать вывода о разделении Америки и Азии. Но В. Беринг не мог отнестись критически к их словам, так как, обогнув 11—12 августа мыс Чаплина, он потерял из-за плохой погоды берега (Берх, 18236, стр. 53) и, не видя их, двигался к северу, считая со слов чукчей, что обошел крайний восточный выступ Азиатского материка.

Впоследствии, как показывает составленная П. А. Чаплиным итоговая карта экспедиции, на которой берег от «Чукоцкого угла» протягивается к северо-востоку, участники экспедиции изменили свое мнение о крайнем восточном положении этого «угла».

О плавании после полудня 12 августа опубликованы очень скудные сведения. Из них видно лишь, что 13—14 августа мореплаватели заметили позади себя «высокую землю», а несколько позже — высокие горы, «кои чаем быть на большой земле» (там же). В этот день они достигли широты 66° 41′, т. е. вышли в Северный Ледовитый океан, не заметив того. 14 августа плыли, не видя берегов, а 15 августа (по гражданскому счету) в 3 часа дня, достигнув 67°18’48" с. ш., решили вернуться. В журнале П. А. Чаплина сказано об этом кратко: «В 3 часа господин капитан объявил, что надлежит ему против указу во исполнение возвратиться и, поворотив бот, приказал держать на St О» (Бахтин, 1890, приложение).

Прежде чем принять решение об обратном плавании, В. Беринг 13 августа, когда корабль находился у 65° (или 65° 30′ с. ш.), и земли не было видно, советовался об этом с А. И. Чириковым и М. Шпанбергом и потребовал, чтобы они изложили свое мнение в письменном виде. Как говорит А. И. Чириков в составленной в связи с этим записке от того же числа, В. Беринг «объявил признавание свое о земле Чюкоцкого носу (по скаскам чюкоцких жителей и по простертию земли от помянутого носа меж N и NW также и потому, что мы ныне обретаемся в ширине 65° северной), показанного носа земля та, о которой мнение было, что сходится с Америкою, разделяется морем и чтоб нам письменно свое мнение предложить вперед в настоящей экспедиции как поступать» (ЦГА ВМФ ф. 216, д. 87, л. 227 об. и 228).

Таким образом, В. Беринг был уверен, что он уже дал ответ на второй пункт инструкции Петра Первого (так как доплыл до того места, откуда стало ясно, что Америка не сходится с Азией). В. Беринг мог думать также, что отпадает и третий пункт инструкции («доехать до какого города европских владений»), так как Америка не «сошлась» с Азией и неизвестно, на каком расстоянии располагается.

Ответы на вопрос В. Беринга, плыть ли им дальше или вернуться, ярко рисуют представление офицеров о положении бота и интересны для характеристики самих офицеров.

М. Шпанберг, как можно понять из его ответа, составленного 14 августа, считал положение корабля неясным. Он думал о том, как выйти из создавшегося опасного положения. Этот моряк, весьма решительный на суше, был мало склонен к риску на море, что мы увидим и при изложении дальнейшей истории его плаваний. Его мнение в переводе В. Беринга, сделанном, как говорит А. С. Полонский (1850а, стр. 551), не слишком грамотно, гласило следующее: «Понеже мы пришли в вышеписанную ширину и на Чукоцкой земле нет гавани, дров или течения (реки? — В. Г.), где мы можем охранить себя в такое зимнее время, какое случица в здешней параллеля; также и люди немирные и не сосведомились, сколько мы до сех мест обсервовали и кой ретерат (укрытие.— В. Г-), не ведаем, кажетца (или разсуждаю), когда мы еще пройдем нашего пути до 16 дня нынешнего месяца к северу, ежели невозможно дойтить до 66°, мы тогда в божье имя возвратимся во время искать гавани и охранения в р. Камчатке, откуда мы вышли, для охранения судна и людей» (ЦГА ВМФ, ф. 216, д. 87, л. 228).

А. И. Чириков придерживался другого мнения. Он с полной ясностью говорил, что предположение В. Беринга о разделении Азии с Америкой можно проверить, лишь обследовав северный берег Азии по направлению к западу до места, которое уже известно, т. е. до р. Колымы. «Понеже известия не имеем, до которого градуса ширины из Северного моря подле восточного берега Азии от знаемых народов европейским жителем бывали, и по оному не можем достоверно знать о разделении морем Азии с Америкой, ежели не дойдем до устья р. Колымы или до льдов, понеже известно, что в Северном море всегда ходят льды; того ради надлежит нам непременно по силе данному вашему благородию… указу подле земли иттить (ежели не воспрепятствуют льды или не отведет берег на запад к устью р. Колымы) до мест, показанных в означенном указе». В случае отсутствия успеха до 25 августа или при появлении противных ветров следовало искать места для зимовки. «Наипаче против Чюкоцкого носу на Земле, на которой по полученной скаске от чюкоч через Петра Татаринова, имеется лес» (там же, л. 227 об.).

Мнение М. Шпанберга более отвечало намерениям В. Беринга, и он наложил резолюцию: «Ежели больше ныне будем мешкать в северных краях, опасно, чтоб в такие темные ночи и в туман не притить к такому берегу, от которого не можно будет для противных ветров отойтить; v рассуждаю о обстоятельстве судна понеже шверец и лейваглен изламан, также трудно нам искать в здешних краях таких мест, где зимовать, понеже иной земли кроме Чюкоцкой (неизвестно), на которой народ немирной и лесу нет. А по моему мнению лутче возвратитца назад и искать гавани на Камчатке к презимованию» (там же, л. 228).

Приблизительно те же соображения В. Беринг изложил в «Краткой: реляции…» (Экспедиция Беринга, стр. 64).

Трудно упрекнуть В. Беринга за это решение, продиктованное сознанием ответственности за вверенную ему экспедицию. Но нельзя также не пожалеть, что ни слова А. И. Чирикова о земле против Чукотского мыса, ни горы, увиденные с корабля 13 августа (вероятно, северный берег Азиатского материка), ни острова Диомида, открытые на обратном пути, не заставили В. Беринга подумать о том, что командир столь ответственной экспедиции, достигшей с огромным трудом этих далеких пределов, не должен забывать и о другой обязанности — об изыскании всех возможных способов для открытия новых территорий. Затратив несколько дней на плавание к западу вдоль северных берегов Азии, куда предлагал: плыть А. И. Чириков, или к востоку от одного из островов Диомида, экспедиция могла бы убедиться в отсутствии «Шелагского мыса», так долго фигурировавшего на картах, или обнаружить Американский материк.

К сожалению, как мы увидим далее, и во время работ Второй Камчатской экспедиции В. Беринг мало сознавал эту часть своих обязанностей, упрощая и сводя к минимуму исследования.

Какого же конечного пункта достигла экспедиция в 1728 г.?

Неполнота и неясность описания пути судна «Св. Гавриил» в последние дни плавания к северу явились причиной возникновения в XVIIT и XIX вв. неправильных представлений о пределе плавания. Недоразумение возникло вследствие неправильного изложения этого вопроса первым же историком путешествия — Г. Миллером (1758, стр. 392), который, по его словам, взял свое «известие» из рапорта капитана Беринга. Очевидно, этот рапорт не был «Краткой реляцией о Сибирской экспедиции», а журнала П. А. Чаплина Г. Миллер, по-видимому, не знал.

Не упоминая о мысе, обойденном экспедицией 9—10 августа, Г. Миллер пишет, что «августа 15 дня пришли они под 67 градус 18 минут высоты полюса к носу, за коим берег, как помянутые чукчи (приплывавшие S августа.— В. Г.) показали, простирался к западу». Здесь, по словам Г. Миллера, В. Беринг пришел к заключению, что «он достиг самого краю-Азии к северо-востоку», но «обстоятельство оное… было без основания; ибо после того уведомленость, что сей мыс, от которого он поворотился есть тот, что жители Анадырского острогу по находящейся на нем каменной горе, вид сердца имеющей, Сердце-Камень называют; за ним берег моря поворачивается к западу, но сим поворотом составляет только большую губу, в средине которой по вышепоказанному объявлению казака Попова, обретается камень Матколь, а оттуда берег простирается опять к северу и северо-востоку до 70 градусов высоты полюса и больше, где лежит настоящей Чукотской нос, наподобие большого полуострова, и там только можно бы было сказать с основанием, что обе части света между собою не соединяются» (там же, стр. 393—394).

Мыс «Сердце-Камень» и «Чукотский нос» нанесены Г. Миллером на карту 1754—1758 гг.30 На ней от мыса «Сердце-Камень», показанного на месте мыса Дежнева, берег идет за 70° с. ш., образуя большой залив и. мыс, на конце которого в кругу, ограниченном пунктирной линией, есть надпись «страна чукчей, которая неизвестно, до какого места простирается». Судя по приведенному выше тексту Г. Миллера, это выражение, конечно, не было свидетельством «необходимости», о которой говорится на старых чертежах, а лишь констатацией действительного состояния знаний о мысе, лежащем у «170 градусов высоты полюса и больше».

Таким образом, Г. Миллер переместил к северу место, где берег поворачивал, по словам чукчей, в западную сторону, сделал его конечным пунктом плавания и поместил здесь мыс «Сердце-Камень».

В западноевропейской литературе существовали представления о том, что В. Беринг, пройдя мыс Дежнева, плыл к западу вдоль берегов Азии. О такой концепции говорит карта в конической проекции И. Газиуса 1743 г. («Imperii Russici et Tartamae universae tabula novissima), на которой северо-восток Азии изображен по карте П. А. Чаплина. На этой карте на северном берегу Азии недалеко от Берингова пролива, примерно на широте 67°, имеется надпись: «Terminus litorum a navarcho Beerings recognitorum» (предел, до которого мореплаватель Беринг обследовал берега, рис. 8). Вероятно, та же мысль менее ясно выражена и на копии карты П. А. Чаплина, 1729 г., опубликованной Ж. дю-Гальдом в Париже в 1735 г., на которой горы, тянущиеся вдоль северного берега Азии от мыса Дежнева, расположенного примерно на широте 66° 40′, резко обрываются несколько выше 67° с. ш., т. е. у предела, достигнутого «Св. Гавриилом». Это как бы свидетельствовало о том, что берег был обследован до этого места. Англичанин Кемпбел, приложивший к своему описанию плавания В. Беринга в 1728 г. карту, опубликованную Ж. дю-Гальдом, прямо говорит о том, что В. Беринг двигался к западу и, убедившись J5 августа в бесполезности продолжать путь, вернулся обратно (Harris, 1764, стр. 1020).

Под влиянием представлений о движении В. Беринга в западном направлении находился и Д. Кук, плакавший в 1778 г. к северу от Берингова пролива. Он был знаком с описаниями Первой Камчатской экспедиции, составленными Г. Миллером и Кемпбелом (Cook a King, 1785, стр. 474).

Двигаясь с северо-запада па юго-восток, Д. Кук видел низкий берег, который (как следует из приложенной им карты) тянулся почти прямо на восток; от этого же мыса берег заметно менял направление на юго-восток и становился гористым (Cook a. King, 1785, стр. 468). Можно предполагать, что эти факты и сопоставление их с рассказом н картой Кемпбела, а также с рассказом Г. Миллера, заставили Д. Кука принять этот мыс за крайний пункт, достигнутый экспедицией, и дать ему название Сердце-Камень, которое сохранилось на географических картах.

Название Сердце-Камень явилось источником еще одной ошибки, начало которой положил Г. Стеллер, считавший, что пределом плавания Первой Камчатской экспедиции был мыс Сердце-Камень в заливе Креста, расположенный, по современным определениям, на 65°36′ с. ш. (ныне мыс Линлинней) (Steller, 1774. стр. 1.5). Л. С. Берг (1946а, стр. 110), упустив из виду карту 1754—1758 гг., приписал это мнение и Г. Миллеру.

При решении вопроса о крайнем пункте, достигнутом ботом «Св. Гавриил», возникали и другие недоразумения. Н. Н. Оглоблин (1890, стр. 273—276) утверждал, что В. Беринг не мог быть в проливе между мысом Дежнева и одним из островов Диомида, так как если бы он там был, то должен был бы видеть два острова Диомида и северо-западный берег Америки. По мнению И. Н. Оглоблина, В. Беринг доходил до острова Кинг, расположенного в 70 км к югу от мыса Принца Уэльского. Эта гипотеза полностью исключается точностью определения широты и долготы северо-восточного мыса Чукотского п-ова на карте, представленной В. Берингом.

В. Дол (Dall, 1890, стр. 155) полагал, что северным пределом плавания «Св. Гавриила» был пункт на 67° 24’с. ш. и 166° 45′ з. д., недалеко от американских берегов, севернее мыса Принца Уэльского.

В настоящее время этот спорный вопрос позволяют разрешить опубликованные документы. В них можно найти не только широту (67° 18′ 48") места, от которого экспедиция повернула обратно, но и его долготу, которая была определена «и 30° 14′ длины от устья р. Камчатки», т. е. около

168° з. д. по Гринвичу (Экспедиция Беринга, стр. 375). Этому приблизительно соответствует предел плавания на картах А. И. Нагаева и В. Н. Берха.

Как известно, 15 августа в 3 часа дня судно повернуло обратно. Шлет быстро, с попутным ветром, и до полудня 16 августа прошли 102,7 мили. Наблюдения, сделанные при более благоприятной погоде над берегами Азиатского материка и островами в проливе, позволили лучше определить географическое положение судна и явились материалом для изображения этих мест на карте П. А. Чаплина 1729 г.

Согласно журналу П. А. Чаплина, 16 августа (по гражданскому счету), в 9 час. утра была замечена земля, «на которой живут чюхчи». В 12 час. мореплаватели увидели землю и слева, о которой в журнале записано: «чаем, что остров». Последний был назван островом «Св. Диомида» и нанесен на карте П. А. Чаплина на широте 66°. Его расположение по отношению к северо-восточной оконечности Азиатского материка — мысу Дежнева — изображено неверно. Мыс Дежнева показан на 67° с. ш., т. е. на 1° северное его истинного положения и почти у крайнего предела, достигнутого «Св. Гавриилом». Остров же «Св. Диомида» оказался не только заметно южнее мыса Дежнева, но также и западнее.

Продолжая путь к югу параллельно восточному берегу Азиатского материка, мореплаватели 20 августа прошли Чукотский мыс и достигли бухты Преображения, где вновь встретились с чукчами. 31 августа на 1 сентября, когда путешественники были уже недалеко от устья р. Камчатки, их стало прижимать сильным ветром к скалистому берегу, от которого они были в расстоянии полумили. Снасти были повреждены. Опасаясь аварии, мореплаватели бросили якорь. Когда ветер несколько стих и экипаж начал выбирать якорь, лопнул канат. Передавая этот эпизод. В. Н. Верх (18236, стр. 66) подчеркивает, что при более сильном ветре они должны были бы погибнуть у этого крутого и скалистого берега. Это событие показывает, что снасти были ненадежны, и осторожность В. Беринга, не соглашавшегося на зимовку около Берингова пролива, имела основания.

В устье р. Камчатки бот пришел, как уже упоминалось, 2 сентября л стал на зимовку у Нижне-Камчатского острога.

Находясь на Камчатке, В. Беринг слышал от жителей, что в ясные дни к востоку видна земля (вероятно, о-в Беринга). В связи с этим 5 июня 1729 г., починив бот, экспедиция пошла в море к востоку. Они прошли «близ 200 верст, но токмо земли никакой не видали (Бахтин, 1890, стр. 95). По карте В. Н. Берха, 8—9 июня судно было очень близко от о-ва Беринга. Однако видеть его они не могли, мешал туман. 9 июня повернули к Камчатке. От широты Кроноцкого мыса экспедиция направилась к югу и спустилась к 16 июня до 51° 59′ с. ш. Но сильный юго-западный ветер заставил В. Беринга «вопреки желанию» плыть обратно. Вернувшись к Кроноцкому мысу, он пошел вдоль Камчатки до мыса Лопатки, который и обошел. 1 июля П. А. Чаплин записал в журнале: «S угол земли Камчатской от нас на NWtW в 1,5 минуты. И от него песок протязуется в море близ версты» (там же, стр. 66). 3 июля пришли в Большерецк. 29 августа экспедиция прибыла в Якутск. Выступив 3 сентября по Лене, путники 1 октября остановились у д. Пеледуй, застигнутые морозом. Дальнейший путь продолжали на лошадях и 1 марта 1730 г. прибыли в Петербург.

В. Беринг представил отчет об экспедиции с пути в виде рапорта от 10 февраля 1730 г. В апреле он представил «Краткую реляцию о Сибирской экспедиции». К обоим отчетам была приложена карта плавания экспедиции (Экспедиция Беринга, стр. 64; Андреев, 1943а, стр.11).

Распространено мнение, что первые сведения о Первой Камчатской экспедиции появились в печати довольно поздно. Эти представления основаны на недоразумении, так как в «Санктпетербургских ведомостях» за 16 марта 1730 г. (№ 22, стр. 88) было напечатано сообщение о возвращении В. Беринга и об основных итогах работ экспедиции. В этом сообщении говорилось, что на построенных в Охотске и на Камчатке двух судах Беринг «к северо-восточной стране поехал и до 67 градуса 19 минут северной широты доехал, и тогда он изобрел, что тамо подлинно северо-восточной проезд имеется, таким образом, что из Лены, ежели бы в северной стране лед не препятствовал, водяным путем до Камчатки, и такс далее до Япана, Хины и Ост-Индии доехать возможно б было; а к том же он и от тамошних жителей известился, что пред 50 или 60 летами некое судно из Лены к Камчатке прибыло.

В протчем подтверждает он прежнее известие о сей земле, что оная и северной стране с Сибириею соединена, такожде и сверх присланной сюда в 1728 годе карты о своем путешествовании, которая от Тобольска до Охотского распространяется, еще другую весьма подлинную карту о земле Камчатке и се водяном пути начертить, ис которой увидеть можно, что оная земля к югу под 51 градусом северной широты начинается и тако до 67 градуса к северу простирается. О географической длине объявляет он, что оная от западного берега до Тобольского меридиана 85 градусов, а от крайней северо-восточной границы до того же меридиана — 126 градусов счисляется, которое, ежели бы оное к общему меридиану от Канарских островов сократить, с одной стороны 173, а с другой 214 градусов будет». В сообщении ошибочно говорится о плавании на двух судах.

Интересно отметить высказанное с достаточной определенностью мнение, что Северо-восточный проход открыт. Упоминание о судне, прибывшем по Лене к Камчатке, по-видимому, относится к походу С. И. Дежнева и Ф. А. Попова, хотя и не совпадает по времени. Это первое опубликованное в русской печати известие о плавании Дежнева.

Сообщение об экспедиции В. Беринга было опубликовано в том же году и в копенгагенской газете «Nye Tidende». Судя по содержанию этого сообщения в передаче П. Лауридсена (Lauridsen, 1889, стр. 35), оно было сокращенным изложением заметки из «Санктпетербургских ведомостей». Эти газетные сведения стали достоянием образованного общества Европы. Об этом говорит книга X. Вебера (Weber, 1740, стр. 157— 158), в которой рассказывается о плавании В. Беринга в выражениях, близких к упомянутым известиям.

Публикация в «Санктпетербургских ведомостях» не могла появиться без ведома правительственных органов. Следовательно, мнение об открытии В. Берингом Северо-восточного прохода было вначале распространено и в официальных кругах.

Представленная В. Берингом карта, надпись на которой указывала, что северный берег Азиатского материка к востоку от Колымы нанесен на основании старых карт и описей, заставила позже Адмиралтейств-коллегию усомниться в открытии пролива между материками (ЦГАДА, ф. Сената, кн. 666, л. 114). К такому заключению пришел и Сенат, и оно было несколько раз повторено в указе от 28 декабря 1732 г. о Второй Камчатской экспедиции (ПСЗ, т. VIII, стр. 1004).

Несмотря на это, Адмиралтейств-коллегия и Сенат оценили заслуги экспедиции, наградив В. Беринга и его спутников. Положительную оценку деятельности В. Беринга следует видеть и в том, что в 1732 г. он был назначен начальником гораздо большей Второй Камчатской экспедиции.

Для нас теперь ясно, что если В. Беринг и не сделал максимум возможного, то все же научные результаты экспедиции имели первостепенное значение.

Очень большую ценность представляли картографические работы экспедиции и дополняющие их таблицы с указанием географических координат пунктов на пути экспедиции и расстояний между ними. В материалах, касающихся Первой Камчатской экспедиции, упоминаются три карты, представленные В. Берингом. О первой из них мы узнаем из протокола Конференции Академии паук от 17 января 1727 г., в котором говорится о рассмотрении И. Делилем «карты о России капитана Беринга» (Гнучева, 19406, стр. 36—37). Вторая карта, составленная П. А. Чаплиным, с изображением пути от Тобольска до Охотска, была послана из Охотска в июне 1727 г. (рис. 9). О ней упоминается в приведенном сообщении в «Санктпетербургских ведомостях». Третья (итоговая) карта

экспедиции была приложена к двум упомянутым отчетам В. Беринга (впрочем, может быть, к этим отчетам были приложены разные карты).

В настоящее время известна копия итоговой карты, составленной в 1729 г. П. А. Чаплиным, который, судя по надписи на карте, пользовался при изображении Сибири более ранними картами геодезистов, в том числе П. Скобельцына, Г. Путилова и П. Чичагова.

Возможно, были составлены и другие итоговые карты, которые пока неизвестны. В «Реэстре географическим атласам, картам, планам и феатрам войны», выпущенном Библиотекой Московского главного архива Министерства иностранных дел в 1877 г. (стр. 52), упоминается карта, представленная в 1732 г. В. Берингом, с указанием мест, через которые он ехал из Тобольска на Камчатку. М. И. Белов (1956, стр. 252) приводит письмо голландского посла Зварта, в котором последний сообщает, что В. Беринг передал ему в 1733 г., как было сказано выше, копию составленной им во время экспедиции русской карты.

Отличались ли эти карты от карты П. А. Чаплина 1729 г. и была ли какая-нибудь из них действительно составлена В. Берингом, сказать трудно. Картами В. Беринга назывались и копии итоговой карты П. А. Чаплина, в надписи на которых сказано, что карта составлена «при команде от флота капитана В. Беринга», без упоминания фамилии П. А. Чаплина. Заслуживает внимания замечание И. Делиля на одной из копий карт Первой Камчатской экспедиции о том, что карты Беринга в действительности составлены П. А. Чаплиным (Bagrow, 1948 —1949, стр. 38).

Л. С. Багров составил сводку известных ему 14 копий итоговой карты Первой Камчатской экспедиции, опубликованных, описанных или, по его предположению, хранящихся в архивах и библиотеках. К сводке приложено шесть репродукций (в том числе карта из книги дю-Гальда, не упомянутая Л. С. Багровым в его сводке). Из названных им копий 10 находятся за границей. В основных чертах они сходны и отличаются лишь качеством исполнения да некоторыми дополнительными специальными сведениями (по этнографии, о размещении лесов). Про французскую копию с изображением лесов, выполненную И. Делилем и хранящуюся в Национальной библиотеке в Париже, Л. С. Багров сообщает, что надписи на ней более подробны и отличаются от надписей на других итоговых картах. Обращает также на себя внимание копия дю-Гальда (рис. 10), дающая представление о плавании экспедиции на запад (см. также карту И. Газиуса, рис. 8).

На карте П. А. Чаплина 1729 г. не только довольно точно очерчены северо-восточные берега Азии, но и правильно указано положение различных мест Сибири, о которых ранее существовали неверные представления.

Русские карты Сибири XVII в. (П. И. Годунова, С. У. Ремезова и др.), в большинстве своем составленные но условному трафарету того времени и лишенные градусной сетки, не могли дать представления об очертаниях страны, так как контуры карты приноравливались к форме листа, на котором она начерчена Показанный на этих картах поворот северного берега Азиатского материка около Лены к югу ничего не говорил о протяжении материка в восточном направлении (Миддендорф, 1860, стр. 38—39).

На карте А. Виниуса (1678—1683), имеющей градусную сетку, протяжение Азиатского материка показано удачнее, чем на некоторых более поздних картах, но расстояние между устьем Оби и восточным окончанием северного берега Азии все же составляет 95°, вместо 117°. Расположение отдельных частей Сибири относительно друг друга показано неверно, с резким уменьшением восточной части за счет увеличения западной.

Расстояние между устьями Оби и Лены на карте А. Виниуса составляет 65°, а между устьем Лены и восточным окончанием азиатского берега— 30° (действительные расстояния равны соответственно 54 и 63°).

На карте Избранда Идеса, вышедшей в 1704 г., расстояние между устьем Оби и восточным окончанием северного берега Азиатского материка равно всего 57°. О неправильности карты И. М. Евреинова, на которой протяжение Сибири с запада на восток сокращено вдвое, уже говорилось выше. На карте Ф. Страленберга 1730 г. (Багров, 1914) расстояние от устья Оби до восточного края северного берега Азии составляет около 95°, как и на более ранней карте А. Виниуса.

Таким образом, все эти карты давали неправильное представление о географии Сибири, и только точные определения географического положения отдельных пунктов, которые были сделаны Первой Камчатской экспедицией, обеспечили возможность правильно ориентироваться в протяжении Сибири и во взаимоотношениях отдельных ее частей.

Итоговая карта экспедиции подкреплялась таблицей («Каталог городам и знатным местам сибирским, положенным на карту…») с определением координат 28 пунктов, из которых 15 пунктов приходятся на территорию между Тобольском и Охотском, 4 пункта на Камчатку и 9 пунктов на берега Тихого океана. Для иллюстрации степени точности этих определений в табл. 1 дано сопоставление их с современными данными (для перевода долготы от Тобольска, указанной в «Каталоге», в долготу от Гринвича прибавлено 68°15′).

Несмотря на встречающиеся погрешности, определения долготы Перовой Камчатской экспедицией, учитывая условия, в которых они производились, можно считать удовлетворительными, что было отмечено еще Д. Куком (Cook a. King, 1785). Для установления долготы экспедиция, в частности, дважды производила наблюдения затмений луны: в Илимске — 10 октября 1725 г. (Бахтин, 1890, стр. 78) и на Камчатке.

Важен был также расчет по пройденному пути.

Карта П. А. Чаплина 1729 г. имела большое этнографическое значение, так как на ней указаны районы размещения различных народностей, населявших

 

 

восточную часть Сибири. Значение, которое придавалось этнографическим материалам карты, видно из того, что на обороте экземпляра, хранящегося в Центральном государственном архиве древних актов (Картогр. б-ка МГА МИД, ф. 192, Карты Якутской губ., № 7) и не имеющего названия, помечено: «Карта, означающая кочевье остяков, тунгусов, якутов и прочих народов». На некоторых копиях, попавших за границу, сделаны ценные изображения, верно передающие типы народностей, их одежду, род занятий и предметы обихода (рис. 11).

Новые данные о протяжении Сибири быстро получили признание. И. Делиль использовал их уже в 1727 г., a 10 ноября 1730 г. он докладывал Академии наук, что, основываясь на наблюдениях В. Беринга, следует относить Камчатку гораздо дальше к востоку, чем это показано на картах современных ему географов (Протоколы заседаний…, 1897, стр. 32). И. Делиль, по-видимому, первым использовал карту П. А. Чаплина для своей карты северной части Тихого океана, составленной в 1731 г. при разработке проекта Второй Камчатской экспедиции.

По сообщению Г. Каана (Cahen, 1911, стр. 174), копия карты П. А. Чаплина была переслана И. Делилем известному географу д’Анвилю, который уже в 1732 г. составил «Carte des pays traverses par le captin Bering», представлявшую собой, по его словам, «карту Беринга», приведенную им к небольшому масштабу (dAnville, 1737a, стр. 4). Копия карты II. А. Чаплина была напечатана дю-Гальдом (Halde, 1735) вместе с подробным пересказом «Краткой реляции о Сибирской экспедиции» В. Беринга. В 1737 г. д’Анвиль напечатал свою карту в опубликованном им атласе Китая (Anville, 17376).

Карта П. А. Чаплина была использована д’Анвилем также для проверки определений положения устья Амура, сделанного французскими иезуитами, жившими в Китае. Он отметил, что «хотя на прекрасной карте Страленберга между Тобольском и Охотском расстояние составляет 65°, а на карте Великой Татарии Делили (Гильома.— В. Г.) еще меньше, карта Беринга показывает это расстояние равным 74°, что согласуется с данными иезуитов об устье Амура» (dAnville, 1737a, стр. 32).

Кролю общедоступных публикаций, за границей, как уже упоминалось, в разных коллекциях хранилось много копий итоговой карты Первой Камчатской экспедиции, получению которых в большой мере содействовали послы иностранных держав.

Широкую известность открытия Первой Камчатской экспедиции приобрели после опубликования «Генеральной карты России» (1734 г.) И. К. Кирилова, также использовавшего карту П. А. Чаплина.

Признавая положительное значение Первой Камчатской экспедиции, М. В. Ломоносов в 1763 г. отметил, что «Беринг не напрасно думал, что он по данной себе инструкции исполнил. Одного жаль, что, идучи обратно, следовал той же дорогою и не отошел далее к востоку, которым ходом, конечно, бы мог приметить берега северо-западной Америки.

Доклады В. Беринга и журналы участников экспедиции содержали также ценные данные о населении страны и ее экономике, способствовавшие появлению правильных представлений о Сибири, хотя, конечно, участники экспедиции не успели близко ознакомиться с жизнью местных народностей.

 

Источник—

Греков, В.И. Очерки из истории русских географических исследований в 1725-1765 гг./ В.И. Греков.- М.: Издательство академии наук СССР, 1960.- 425 с.

 

Предыдущая глава ::: К содержанию ::: Следующая глава

Оцените статью
Adblock
detector