Известно, что одним из непременных условий становления геологии как науки и создания полноценных геологических карт явилось возникновение стратиграфии и разработка геохронологической шкалы на основе изучения ископаемых остатков фауны и флоры. Дальнейшее развитие геологической науки и огромные успехи, достигнутые ею в Советском Союзе за истекшее 50-летие, также были бы немыслимыми без соответствующего прогресса биостратиграфических исследований. Необходимо подчеркнуть, что для этого в нашей стране существовали очень благоприятные предпосылки, ибо уже в дореволюционное время русская палеонтология и стратиграфия достигли весьма высокого уровня. Достаточно назвать труды таких ученых, как Н. И. Андрусов, А. Д. Архангельский, К. И. Богданович, А. А. Борисяк, В. Н. Вебер, А. П. Карпинский, В. Д. Ласкарев, С. Н. Никитин, М. Э. Ноинский, А. П. Павлов, Ф. Н. Чернышев; к этим именам можно было бы добавить и ряд других. Наиболее сильная группа стратиграфов-палеонтологов сложилась в Геологическом комитете. Его прямой наследник — Всесоюзный геологический институт (ВСЕГЕИ) в Ленинграде и сейчас является ведущим центром стратиграфических исследований в Союзе и местопребыванием Межведомственного стратиграфического комитета, возглавляемого Д. В. Наливкиным, достойным продолжателем лучших традиций Геологического комитета. Большое значение имели также работы «московской» школы А. П. Павлова и ряда провинциальных университетов: Казанского, Киевского и Одесского (Новороссийского). За годы Советской власти стратиграфические исследования получили распространение по всему Советскому Союзу в связи с созданием в различных районах страны разветвленной сети геологических учреждений, как производственных, так и исследовательских. Следует особо подчеркнуть создание центров биостратиграфических исследований в столицах союзных республик, например в Тбилиси (мезозой, палеоген), Баку (кайнозой), Алма-Ате (палеозой).
В первые десятилетия после Великой Октябрьской революции развитие стратиграфии было главным образом связано с необычайно возросшим объемом работ по геологическому картированию СССР. От картирования отдельных планшетов геологическая служба перешла к систематической, все более детальной съемке громадных территорий. При этом потребовалась увязка местных стратиграфических схем в региональные и межрегиональные, а в ряде районов (Азиатская часть СССР) — создание новых схем. В этот первый период бурение велось главным образом в старых нефтяных районах, охватывало сравнительно небольшой стратиграфический интервал и не оказывало еще такого большого влияния на размах и глубину стратиграфических исследований, как это произошло позже.
Незадолго до Великой Отечественной войны начался новый этап геологического изучения территории СССР. Бурение нефтяных скважин вышло на просторы Русской платформы, а в дальнейшем охватило почти все закрытые депрессионные структуры Европейской части СССР равнины и межгорные впадины Средней Азии, Западно-Сибирскую низменность и некоторые территории того же типа в более восточных районах. Разбуривание недоступных ранее для стратиграфического изучения пространств, которые затянуты покровом новейших отложений и разрезы осадочного чехла которых отличались большей полнотой и более глубоководным характером, позволило уточнить и в значительной мере пополнить представления о стратиграфических взаимоотношениях и порядке напластования осадков разных систем.
Особенно большое значение приобрело опорное бурение, потребовавшее детального изучения десятков разрезов по кернам, отобранным по всему стволу скважин. При этом сеть скважин планировалась таким образом, чтобы осветить геологическое строение не только заведомо нефтяных районов, но и всех других более или менее значительных осадочных бассейнов. Это привело к существенному пересмотру оценок значительных по площади территорий. По существу, например, пришлось заново пересмотреть даже представления об осадочном чехле Русской платформы, раньше сравнительно хорошо изученном.
Примерно на тот же период падает начало систематического детального изучения пространств Сибири и Дальнего Востока, особенно усилившееся в послевоенные годы. В орбиту стратиграфических исследований вошли новые типы разрезов, охарактеризованных фауной и флорой новых биогеографических провинций, зачастую более полных и более насыщенных органическими остатками (кембрий, ордовик, силур, триас), чем известные раньше. Это дало новый мощный толчок развитию стратиграфии, значение которого трудно переоценить.
С 1917 г. значительно пополнился и методический арсенал стратиграфических исследований, что, в частности, привело к резкому увеличению возможностей палеонтологического метода. Наибольшую роль здесь сыграло быстрое развитие микропалеонтологии. Изучение мелких корненожек помогло детальному расчленению мощных карбонатных флишевых и терригенных толщ мела, палеогена и неогена, а также отложений другого возраста. В основу зональных схем верхнего палеозоя и палеогена положены данные о распределении по разрезу крупных корненожек. Для ряда систем значение руководящих и характерных форм приобрели представители остракод, радиолярий, кокколитофорид, диатомей, тентакулитов, тинтинид и т. п.
Большое развитие получило изучение и групп фауны, характеризующей неморские условия (солоноватоводные и пресноводные моллюски, ракообразные и диатомеи), что позволило пролить свет на стратиграфию континентальных осадков, в особенности верхнего палеозоя и мезозоя. Связующим звеном между морскими и неморскими толщами стали ассоциации пыльцы и спор, изучаемые новой отраслью палеонтологии — палинологией.
Итогом достижений советской палеонтологии стала уникальная 15-томная сводка «Основы палеонтологии», за которую авторы в 1967 г. были удостоены Ленинской премии, а также большое количество опубликованных монографий по всем группам животного и растительного мира, что явилось базой биостратиграфических исследований.
Для древних толщ, расчленение которых ввиду сильного метаморфизма и почти полного отсутствия органических остатков основано не на биостратиграфических принципах, залогом успеха в установлении нормальной последовательности оказалось развитие радиологических методов определения абсолютного возраста. В результате удалось не только создать геохронологическую шкалу докембрийских образований, но и уточнить схему стратиграфии кембрийских и более молодых толщ. Повышение точности определений абсолютного возраста, использование для этой цели аутигенных минералов осадочных толщ (глауконит) и пирокластолитов позволяют рассчитывать на успешное применение радиогеохронометрии для межрегиональной и даже межконтинентальной корреляции (Л. К. Габуния, М. М. Рубинштейн), а также для установления возраста немых и палеонтологически слабо охарактеризованных толщ. Метод определения возраста по глауконитам имеет большое значение для датировки протерозойских (рифейских) осадочных толщ (Н. И. Полевая, Г. А. Казаков).
Для ряда типов осадочных формаций, или геогенераций (например, для угленосных серий, флиша), важную роль играют методы литостратиграфии, основанные на изучении цикличности (ритмичности) осадконакопления. Эти методы в сочетании с биостратиграфическими также успешно развивались после революции (Н. Б. Вассоевич, Ю. А. Жемчужников, Л. Н. Ботвинкина и др.).
К числу новых перспективных методов стратиграфической корреляции относится палеомагнитный метод, с успехом опробованный при расчленении плиоценовой красноцветной толщи Западной Туркмении, продуктивной толщи Азербайджана и ширакской толщи Грузии (Н. А. Храмов и др.), а также вулканогенных образований Армении (В. Г. Акопян).
В послевоенные годы стратиграфические исследования приобрели настолько большой размах, что для решения назревших крупных проблем, связанных с созданием единой унифицированной схемы стратиграфии для всей территории СССР, в 1957 г. был создан Межведомственный стратиграфический комитет (МСК). В его составе для каждой системы были организованы постоянные комиссии. В их обязанность входит обсуждение региональных и межрегиональных стратиграфических схем, по которым принимаются решения, проводятся специальные исследования и экскурсии, даются рекомендации по вопросам стратиграфии геологическим учреждениям СССР. Несмотря на сравнительно короткий срок существования МСК, им была проделана очень большая работа, позволившая разработать легенды для геологических карт разнообразных масштабов. Благодаря успешно разработанной унифицированной схеме стратиграфии СССР стало возможным создание атласа литолого-палеогеографических карт СССР и ряда сводных геологических карт различных масштабов.
Большую роль в подведении итогов изучения стратиграфии СССР должно сыграть многотомное издание «Стратиграфия СССР», часть томов которого уже опубликована («Докембрий», «Кембрий», «Ордовик»).
Проведение этих крупных работ настоятельно требовало также создания методологической основы стратифицирования и корреляции осадочных толщ. Советская стратиграфическая наука при этом идет своим путем, значительно отличающимся от установок американской стратиграфической школы. В то время как американцы признают более или менее независимое значение литостратиграфических, биостратиграфических и хроностратиграфических подразделений, советские стратиграфы считают, что эти подразделения должны быть органически связаны друг с другом в силу наличия общей причины эволюции осадконакопления и органической жизни — тектонических движений земной коры и связанных с ними изменений рельефа и климата.
Теоретические вопросы стратиграфии разработаны в трудах В. В. Меннера, Д. Л. Степанова, Г. П. Леонова и др. Выводы этих авторов далеко не во всем совпадают, и дискуссия продолжается. Большое организующее значение имела инструктивная брошюра «Стратиграфические подразделения», изданная Стратиграфическим комитетом (редактор Л. С. Либрович); весьма полезными были также издания «Стратиграфического словаря» (1937, 1956). Таковы те методологические и методические исследования, которые подготовили почву для конкретных достижений советской стратиграфии; к обзору важнейших из них мы теперь и перейдем.
Стратиграфическое расчленение докембрийских регионально метаморфизованных образований в течение долгого времени основывалось исключительно на степени метаморфизма и структурно-стратиграфических взаимоотношениях. На этой основе были достигнуты известные
успехи в создании региональных стратиграфических схем Балтийского щита (А. А. Полканов), Украинского щита (Н. И. Безбородько, В. И. Лучицкий, Ю. И. Половинкина, Н. И. Свитальский), Алданского щита (Д. С. Коржинский) и других районов, но не могло быть и речи о сколько-нибудь точном определении возраста отдельных подразделений и создании межрегиональных корреляционных схем. Приходилось ограничиваться отнесением более глубоко метаморфизованных образований (гнейсы и др.) к архею, а относительно слабо метаморфизованных (зеленые сланцы и др.) или неметаморфизованных — к протерозою.
Решительный перелом в установлении надежной стратиграфии метаморфического докембрия относится к 50-м годам и связан с началом широкого применения методов радиогеохронометрии. Хотя мы и сейчас еще не можем считать, что создана уже вполне достоверная схема расчленения метаморфических докембрийских толщ как для отдельных областей их распространения, так и для территории Советского Союза в целом, можно утверждать, что в этом направлении проделана большая и полезная работа (Э. К. Герлинг, Л. В. Комлев, А. И. Тугаринов, Н. П. Семененко и др.). В пределах Балтийского (Кольский полуостров) и Украинского (район Кременчуга — Днепропетровска) щитов установлено распространение древнейших пород с возрастом свыше 3,5 млрд. лет, а также выделены более молодые архейские и нижнепротерозойские метаморфические и интрузивные комплексы.
Аналогичные исследования проведены на Сибирской платформе в области Алданского щита и Анабарского массива, а также в Прибайкалье. Благодаря опорному и поисковому бурению в сочетании с геофизическими, главным образом магнитометрическими, наблюдениями удалось наметить основные черты строения фундамента части Русской платформы, скрытой под чехлом молодых образований. Первые попытки таких построений были предприняты еще А. Д. Архангельским и Н. С. Шатским, но более достоверные карты и схемы, основанные на гораздо большем материале, составлены Л. А. Варданянцем, А. П. Виноградовым и А. И. Тугариновым, Р. А. Гафаровым и др. В последнее время такие исследования предпринимаются и для Сибирской платформы. При этом выяснилось, что фундамент древних платформ сложен в основном породами архея и нижнего протерозоя, в то время как в пределах складчатых сооружений, обрамляющих эти платформы, распространены преимущественно более молодые метаморфические образования докембрия.
Огромное значение имеет установление принадлежности к докембрию (среднему и в основном верхнему протерозою) нижних горизонтов чехла Русской и Сибирской платформ и их сопоставление со слабо или умеренно метаморфизованными породами того же возраста в пределах складчатых сооружений Урала, Енисейского кряжа, Прибайкалья и др.
По предложению Н. С. Шатского, уделявшего много внимания этим образованиям, они были выделены в риф ей с кую группу, названную по имени древнего Урала, в Башкирском антиклинории которого был описан ее стратотип. Большая заслуга в изучении рифейских отложений принадлежит также Б. С. Соколову и Б. М. Келлеру.
Советские исследователи впервые установили важное стратиграфическое значение широко распространенных в рифее водорослевых построек — строматолитов (А. Г. Вологдин, К. Б. Кордэ, особенно И. Н. Крылов, М. А. Семихатов), а также остатков проблематических организмов — онколитов, катаграфий (И. Т. Журавлева). В рифейских образованиях были найдены и описаны характерные для них шоры (С. Н. Наумова, В. Б. Тимофеев). Тем самым сфера применимости палеонтологического метода была распространена советскими исследователями на огромный промежуток времени, вдвое превышающий продолжительность фанерозоя, ибо в настоящее время радиологически установлено, что нижние горизонты рифея имеют возраст до 1600 млн. лет. В сочетании с чисто литологическими признаками, с учетом перерывов и несогласий изучение органических остатков позволило создать стратиграфические схемы рифея для отдельных регионов (иногда очень подробные, как для Юдомо-Майского района восточного склона Алданского щита) и наметить основы межрегиональной корреляции его разрезов. В последнее время Б. С. Соколов и Б. М. Келлер выделили из состава рифея комплекс пород, обычно непосредственно подстилающих заведомый кембрий и тесно связанных с кембрием общностью распространения и развития. Б. С. Соколов предложил назвать этот комплекс (систему?) вендским, с отнесением его к палеозойской группе; это предложение получило широкую поддержку.
Выделение и разработка стратиграфии рифейско-вендских образований составляет одно из наиболее
ярких достижений советской стратиграфии; советская схема используется сейчас стратиграфами многих стран, где обнаружено широкое распространение этих отложений.
Крупные успехи достигнуты также в изучении отложений кембрийской системы, широко развитых на Сибирской платформе и в ее обрамлении и притом очень хорошо охарактеризованных органическими остатками (трилобиты, археоциаты и др.). Благодаря этому советским стратиграфам (Е. В. Лермонтовой, Н. В. Покровской, Н. П. Суворовой, Н. Е. Чернышевой и др.) удалось дать обоснованное подразделение нижнего и среднего кембрия на два яруса: первого — на алданский и ленский, второго — на амгинский и майский. Установлено, что распространение археоциат ограничивается нижним отделом системы. Фаунистически охарактеризованные кембрийские отложения были за это время впервые открыты на Урале, Кавказе, в Казахстане, Тянь-Шане, на Таймыре, Северо-Востоке СССР, в Забайкалье и Сихотэ-Алине.
Особенно следует отметить кембрий Казахстана, стратиграфия и фауна которого детально изучены Р. А. Борукаевым, Н. К. Ившиным и др.
Серьезными достижениями отмечено и изучение отложений ордовикской и силурийской систем (ранее составлявших силурийскую систему). Оказалось, что, помимо Прибалтики, классические разрезы этих систем, в частности ордовикской, имеются на Сибирской платформе, где обе они развиты исключительно широко. Детальное изучение О. И. Никифоровой этих разрезов, принадлежащих к особой биогеографической провинции, позволило и их расчленить на региональные ярусы — по два в нижнем и среднем ордовике, один — в верхнем; для силура применяется европейская (английская) схема.
Большим распространением ордовикские и силурийские отложения пользуются в Центральном Казахстане, где условия также весьма благоприятны для их изучения; особенно это относится к ордовику. Благодаря этому исследованиями Б. М. Келлера, М. Н. Чугаевой и других геологов внесены существенные уточнения в английскую схему ярусного деления ордовика.
Классические работы Ф. Б. Шмидта по нижнему палеозою Прибалтики нашли продолжение и развитие в работах Р. М. Мянниля, К. К. Орвику, Б. С. Соколова, А. А. Эпика и др. Крупные исследования по граптолитам — очень важной группе ископаемых организмов раннего палеозоя — проведены А. М. Обутом, по кораллам — Б. С. Соколовым.
Впервые установлено развитие ордовикских и силурийских пород в таких областях, как Алтай, Тува, Забайкалье, Северо-Восток СССР; в огромной степени продвинулось изучение обеих систем на Урале (А. Н. Ходалевич, Н. А. Штрейс и др.) и Тянь-Шане (В. Н. Вебер, А. П. Марковский и др.).
Не менее значительны достижения в изучении почти повсеместно распространенной девонской системы. На Русской платформе сложные взаимоотношения морских и лагунно-континентальных отложений среднего и верхнего девона были впервые освещены работами Д. В. Наливкина, Р. Ф. Геккера и П. П. Лиепиньша; фауна рыб была монографически обработана Д. В. Обручевым. Новые требования к детальной стратиграфии девона предъявило открытие богатейших залежей нефти в отложениях этой системы в Волго-Уральской области; соответствующие исследования были проведены В. Н. Тихим, М. Ф. Филипповой, А. И. Ляшенко и др. На Тимане — другом классическом для девона районе — стратиграфическая схема Ф. Н. Чернышева была значительно улучшена работами Н. Н. Тихоновича, А. И. Ляшенко и др. Представления о девоне Урала, по сравнению со взглядами Ф. Н. Чернышева, также претерпели существенные изменения, в первую очередь благодаря работам Д. В. Наливкина, возглавлявшего изучение этой системы в масштабе всего Союза, а также Л. С. Либровича, Б. П. Марковского и многих других. Большой прогресс в исследовании фациально разнообразного девона Средней Азии достигнут благодаря работам Д. В. Наливкина, В. Н. Вебера, А. П. Марковского; девона Центрального Казахстана и Алтая — Н. Г. Кассина, В. П. Нехорошева, Н. Л. Бубличенко и др.
Впервые был открыт девон на Северном Кавказе; бурение в Припятьской и Днепровско-Донецкой впадинах позволило установить в их пределах огромную мощность девонских отложений и открыть существование в них мощных залежей соли и нефти. Обнаружено широчайшее распространение девонских осадков в районах Арктики и Северо-Востока СССР; меньшим развитием они пользуются в Сихотэ-Алине (где описаны лишь недавно), в Монголо-Охотском поясе и на Сибирской платформе.
Отложения каменноугольной системы распространены в СССР еще шире, чем девонские, являясь вместилищем залежей не только угля, но и нефти и газа, а также некоторых других полезных ископаемых (например, бокситов). В связи с этим их изучению уделялось очень много внимания, и в этом отношении достигнуты большие успехи. В отличие от Западной Европы, где средний и верхний карбон представлены в основном лагунно-континентальными фациями, на Русской платформе и западном склоне Урала весь разрез карбона сложен морскими осадками, что дало возможность советским исследователям разработать ярусную схему расчленения среднего и верхнего карбона с выделением в первом башкирского и московского ярусов, а во втором касимовского, гжельского и оренбургского. Одновременно советским стратиграфам пришлось решить и трудную задачу: надо было установить границу между каменноугольной и пермской системами. В решении этой задачи, как и в разработке стратиграфии морского верхнего палеозоя вообще, особенно большую роль сыграло изучение фауны крупных корненожек — фузулинид, проведенное группой микропалеонтологов под руководством Д. М. Раузер-Черноусовой, удостоенной в 1964 г. за эти выдающиеся работы Ленинской премии. В настоящее время стратиграфия карбона во всем мире строится по эталонам, разработанным в Советском Союзе. Большой вклад в изучение морского карбона Донецкого бассейна, Волго-Уральской области и Урала внесли своими исследованиями Л. С. Либрович, Е. О. Новик, А. П. Ротай, С. В. Семихатова, О. Л. Эйнор, В. М. Познер и др.
Значительно расширились наши знания и о морских каменноугольных отложениях Кавказа, Центрального Казахстана, Тянь-Шаня, Алтае-Саянской области, Сибирской платформы, Арктики, Северо-Востока и Дальнего Востока. Однако основная задала, которую предстояло решить в пределах Азиатской территории СССР и которая была наконец решена уже в послевоенные годы, — это задача корреляции и установления возраста континентальных (лимнических) угленосных толщ Карагандинского, Кузнецкого, Тунгусского и Таймырского бассейнов. Успешное решение этой проблемы было обеспечено прежде всего усилиями таких выдающихся палеоботаникою, как М. Д. Залесский и М. Ф. Нейбург, а также их учеников и последователей. В результате было установлено, что угленакопление в перечисленных бассейнах началось в основном в намюрское время, а местами несколько раньше.
Особая ответственность лежала на советских ученых, изучавших пермскую систему, поскольку последняя была установлена именно в нашей стране и у нас же впервые было разработано ее ярусное деление. Несмотря на достижения предшественников, в наследство от дореволюционного времени советским стратиграфам достался ряд нерешенных проблем; об одной из них — проблеме границы карбона и перми — уже говорилось. В процессе уточнения этой границы в низах пермской системы был выделен сакмарский ярус, включающий швагериновый горизонт, ранее относившийся к верхнему карбону, и дана его фаунистическая характеристика (В. Е. Руженцев и др.). Было уточнено также положение границы пермской и триасовой систем, проходящей на Русской платформе и в Приуралье внутри континентальных отложений, расчлененных по фауне остракод, филлопод, амфибий и рептилий на татарский ярус верхней перми и ветлужский ярус нижнего триаса (А. Н. Мазарович, И. А. Ефремов, Е. М. Люткевич и др.). В значительной мере выяснены фациально-стратиграфические соотношения в толще отложений кунгурского, уфимского и казанского ярусов в Волго-Уральской области и на окраинах Донбасса, отражающие переход от морских условий к лагунным и континентальным (Е. И. Тихвинская, Н. Н. Форш и др.).
Другим крупнейшим достижением явилось установление широкого распространения морских осадков пермской системы в ряде регионов, где они ранее не были известны или ошибочно относились к карбону: в Горном Крыму (О. Г. Туманская), на Северном Кавказе (В. Н. Робинсон), в Дарвазе, Забайкалье, Сихотэ-Алине и особенно в районах Арктики и Северо-Востока, где пермь оказалась не только широко распространенной, но и целиком морской (Б. К. Лихарев и др.) в отличие от Европейской части СССР.
Необходимо упомянуть, наконец, успехи в изучении пермских континентальных угленосных толщ и заключенных в них ископаемых флор Донецкого, Печорского, Кузнецкого, Тунгусского и Таймырского бассейнов (М. Д. Залесский, М. Ф. Нейбург, Г. П. Радченко и др.)-
Стратиграфия триасовой системы была, пожалуй, к 1917 г. наименее разработанной. Это объяснялось очень ограниченным распространением морских осадков, к тому же не выходящих за пределы впадин платформ. Геосинклинальные морские осадки (Кавказ, Крым) также были еще слабо изучены. Разработка стратиграфии триаса почти целиком приходится на советский период. Сначала были достигнуты крупные успехи в расчленении морского триаса Кавказа (В. Н. Робинсон) и отчасти Крыма. Следующий этап связан с разбуриванием Днепровско-Донецкой, Прикаспийской и других впадин Русской платформы (Е. М. Люткевич, Е. И. Соколова и др.). Но наиболее значительные достижения в изучении осадков триаса относятся к Северо-Восточной и Дальневосточной областям развития пород этого возраста (Верхоянье, Забайкалье, Сихотэ-Алинь и прилегающие территории). Изучение мощных морских толщ этого региона позволило создать для него ярусную схему стратиграфии триаса, причем для нижнего триаса выделить и охарактеризовать два региональных яруса — оленекский и индский (Л. Д. Кипарисова, Ю. Н. Попов, И. И. Тучков). В последние годы предложена схема стратиграфии таврической серии Крыма, в которой недавно открыт средний триас. Большой интерес представляет обнаружение морского среднего и верхнего триаса в пределах северо-западного Предкавказья. Существенно уточнена стратиграфия триаса Карпат (В. И. Славин) и южного Закавказья, впервые открыт морской триас на Памире и создана его стратиграфия (В. И. Дронов).
Изучение последовательности отложений юрской системы с самого начала базировалось на международной (западноевропейской) ярусной схеме. Лишь некоторые особенности фауны аммонитов верхов разреза юры на Русской платформе (лучше изученной территории) заставили над кимериджем выделить нижний и верхний волжские ярусы, впоследствии объединенные в единый волжский ярус.
На советский период падает окончательная разработка и палеонтологическое обоснование схемы стратиграфии мощных морских серий юры Кавказа, Крыма и Копет-Дага (Г. Я. Крымгольц, М. В. Муратов, В. Ф. Пчелинцев и др.). Значительным достижением следует считать расчленение вулканогенно-осадочных комплексов юры Закавказья (К. Н. Паффенгольц, И. Р. Кахадзе, А. Т. Асланян и др.). Существенно уточнена стратиграфия юры советских Карпат (В. И. Славин). Значительно продвинулось изучение стратиграфии юрских пород в районе Мангышлака и Эмбы в Западном Казахстане, где с ними связаны крупные залежи нефти. Заново были созданы детальные (зональные) схемы стратиграфии юры Полярного Урала, Предтаймырского и Приверхоянского прогибов, Лено-Вилюйской впадины, Верхояно-Чукотской области и других участков бореальной провинции (В. И. Бодылевский, В. Н. Сакс и др.). Существенных успехов добились советские стратиграфы в расчленении разрезов юры Забайкалья, Дальнего Востока и Северо-Востока СССР (И. И. Тучков, К. М. Худолей и др.).
В Средней Азии, Западной и Восточной Сибири обнаружено широкое распространение континентальных, во многих районах и угленосных отложений юры. Изучение их стратиграфии оказалось возможным лишь с привлечением палеоботаников (А. Н. Криштофивич, В. Д. Принада, В. А. Вахрамеев, Т. А. Сикстель).
В СССР особенно широко распространена меловая система. За последние десятилетия к ранее известным районам выходов отложений этой системы прибавились огромные территории Западной Сибири,
Тургайского и Хатангского прогибов, Туранской плиты, Предкавказья, Причерноморья, где меловые слои, как и юрские, были вскрыты бурением под более молодыми осадками. В некоторых из этих областей строение мелового разреза настолько специфично, что потребовался большой труд для создания региональных стратиграфических схем. В особенности это относится к Западно-Сибирской низменности, где нижнемеловые отложения к тому же содержат богатые залежи нефти, а верхнемеловые — железных руд, и к Приаралью, где наряду с морскими толщами в низах разреза развиты континентальные.
Что касается большинства других регионов, за исключением, пожалуй, Дальнего Востока, то с самого начала расчленение осадков меловой системы базировалось на международной геохронологической шкале, что связано с общностью фауны бассейнов, охватывающих территорию Западной и Восточной Европы и даже Средней Азии. Поэтому основное внимание стратилрафов направлялось на детализацию палеонтологической характеристики подразделений международной геологической шкалы. В этой области за годы Советской власти достигнуты очень большие успехи, особенно в изучении Крыма, Кавказа и Копет-Дага, обладающих полными фаунистически хорошо охарактеризованными разрезами. Над их исследованием трудились В. П. Ренгартен, Н. П. Луппов, Д. В. Дробышев, Т. А. Мордвилко, П. И. Калугин, М. М. Москвин, А. Л. Цагарели, М. С. Эристави, В. В. Друщиц и др.
Значительно усовершенствована стратиграфия мела Русской платформы (И. А. Далинкевичус, С. А. Добров, С. Н. Колтыпин, Д. П. Найдин и др.). Расчленение флишевых серий альпийской зоны юга Европейской части СССР (Карпаты, Кавказ), почти лишенных остатков макрофауны, потребовало применения специальных методов, основанных на ритмичности флиша. Применение таких методов в сочетании с изучением распределения по разрезу мелких корненожек позволило успешно решить эту сложную проблему (Н. Б. Вассоевич, Б. М. Келлер, Д. А. Агаларова, Е. В. Мятлюк, Д. М. Халилов и др.). В значительной мере на методах циклического анализа разрезов основано расчленение меловых толщ восточной части Средней Азии, состоящих из чередования существенно песчаных и существенно глинистых свит (С. Н. Симаков и др.). Известные трудности, еще не вполне преодоленные до настоящего времени, представило стратиграфическое расчленение осадочно-вулканотенных толщ Закавказья, заключающих к тому же достаточно своеобразную фауну (К. Н. Паффенгольц, В. П. Ренгартен и др.).
Крупным достижением советских стратиграфов является создание стратиграфических схем меловой системы для Западно-Сибирской низменности (Т. И. Осыко и др.), Усть-Енисейского и Хатангского прогибов (В. Н. Сакс), Приверхоянского прогиба и Лено-Вилюйской синеклизы (В. А. Вахрамеев), а также для Северо-Востока и Дальнего Востока, включая Сахалин и Камчатку, принадлежащих уже к Тихоокеанской биогеографической области (В. Н. Верещагин и др.).
Разработка стратиграфии континентальных меловых отложений Тургая, Лено-Вилюйской впадины, Забайкалья, Приамурья, Сихотэ-Алиня потребовала тщательного изучения заключенной в них флоры
(А. Н. Криштофович, В. А. Вахрамеев и др.) и фауны пресноводных моллюсков (Г. Г. Мартинсон). Здесь следует подчеркнуть, что палеоботанические работы А. Н. Криштофовича, а позже В. А. Вахрамеева сыграли по отношению к стратиграфии континентального мезозоя ту же основополагающую роль, что и классические труды М. Д. Залесского, а затем М. Ф. Нейбург по верхнепалеозойским флорам.
Меловая комиссия МСК, руководимая В. П. Ренгартеном, а затем Н. П. Лупповым, провела большую работу по выработке зональной стратиграфической схемы и уточнению объемов ярусов международной геохронологической шкалы. В последнее время комиссия пришла к выводу о необходимости выделения из состава валанжинского яруса нижнего мела его нижней части в особый ярус — берриасовый, уточнила положение границы готеривского и барремского, кампанского и маастрихтского ярусов, предложила считать клансейский горизонт верхней частью аптского яруса, а не нижней частью альбского, как было принято ранее.
Предметом острых дискуссий остается вопрос о границе меловой и палеогеновой систем и положении датского яруса, поскольку многие советские специалисты, в особенности микропалеонтологи, пришли к выводу о принадлежности датских отложений к палеогену и о необходимости включения их в состав его палеоценового отдела.
Значительные успехи были достигнуты в изучении палеогеновой системы. К 1917 г. было выяснено в общих чертах строение палеогеновых отложений на территории Европейской части СССР и начато изучение палеогена Средней Азии. Исследования постепенно распространялись на всю территорию СССР и характеризовались не только широтой, но и глубиной охвата материала. Разработанные детальные региональные схемы стратиграфии отдельных районов были увязаны между собой в результате острых дискуссий на заседаниях палеогеновой комиссии МСК. Это позволило создать единую унифицированную шкалу ярусного деления палеогена СССР, до последнего времени отсутствовавшую из-за неясности стратиграфической схемы палеогена в Западной Европе. Ярусная шкала создана на базе стратотипического Бахчисарайского разреза Крыма и разрезов в низовьях Днепра (Причерноморская впадина). Разрезы эти выбраны из-за того, что они охарактеризованы одновременно различными группами фауны и флоры. Принципиальное значение имело внедрение микропалеонтологических методов исследования. На громадных пространствах мелкие корненожки являются единственными ископаемыми, позволяющими расчленять разрезы, и единственными широко распространенными организмами, дающими возможность производить убедительные межрегиональные сопоставления.
В частности, именно так удалось увязать между собой представленные в различных фациях палеогеновые отложения Украины, Поволжья и Северного Кавказа. Почти такое же значение для стратиграфии палеогена получило изучение нуммулитов, радиолярий, диатомей, пыльцы и спор.
Ведущую роль в изучении палеогеновой системы на территории СССР сыграли работы И. А. Коробкова, А. Л. Яншина (Приаралье, Тургай), О. С. Вялова (Средняя Азия, Карпаты), Г. П. Леонова (Поволжье), Н. К. Овечкина (Тургай), А. А. Габриеляна (Армения), И. В. Качарава (Грузия), М. Н. Клюшникова (Украина), а также микропалеонтологов Н. Н. Субботиной, В. Г. Морозовой, Д. М. Халилова, Е. К. Шуцкой и затем палинолога И. М. Покровской и др.
Осадки неогеновой системы до Октябрьской революции благодаря классическим работам Н. И. Андрусова были довольно подробно изучены и расчленены в южных районах Европейской части СССР. Тем самым были заложены основы биостратиграфии морских осадков Черноморско-Каспийской области. Последующее разбуривание закрытых территорий позволило детализировать эту схему, уточнить положение береговых линий бассейнов и дать более полную характеристику выделенным подразделениям на основе изучения фораминифер, диатомей, остракод, пыльцы и спор. Особенный прогресс достигнут в изучении морских толщ неогена Закаспия и континентальных образований Русской платформы (балтская серия, ергенинская серия). Большое значение имело создание на базе литологии региональных схем стратиграфии среднеазиатских неогеновых моласс, которые на последнем совещании в Алма-Ате в 1964 г. были увязаны между собой и с синхронными осадками (В.И. Попов, Н. Н. Костенко и др.)? хотя при этом еще не все вопросы полностью разрешены.
Не меньших успехов добились советские стратиграфы (Л. В. Криштофович, Л. В. Громов, Г. М. Власов и др.) в создании схем расчленения осадков неогена морских бассейнов Тихоокеанской провинции (Сахалин, Камчатка, Корякское нагорье). Эти схемы были сопоставлены и увязаны между собой в 1959 г. на специальном совещании в г. Охе. В 1940 г. был издан XII том «Стратиграфии СССР», в котором Б. П. Жижченко, В. П. Колесниковым и А. Г. Эберзиным был подведен итог изучению осадков неогена Черноморско-Каспийской области после Андрусова. Несмотря на значительные достижения последних лет, этот труд не потерял значения и сейчас. Большую работу по унификации геохронологической шкалы неогена СССР проделала постоянная неогеновая комиссия МСК, возглавляемая А. Г. Эберзиным.
Вместе с тем приходится отметить, что ряд принципиальных вопросов стратиграфии неогена еще не вышел из стадии обсуждения. Это вопросы о границе палеогеновой и неогеновой систем и об аквитанском ярусе, о границе неогеновой и четвертичной систем (в основании, бакинских или в основании акчагыльских слоев), вопросы об объеме миоценового и плиоценового отделов, о выделении и объеме ярусов, о принадлежности отдельных горизонтов к тому или иному ярусу и т. п. Некоторые исследователи, прежде всего Б. П. Жижченко, выступают с предложениями о коренной реформе стратиграфии неогена, о полном отказе от западноевропейских ярусов (бурдигал, гельвет, тортон) и введении новых наименований, об изменении границы миоцена и плиоцена и т. д. Большинство специалистов склоняется, однако, к сохранению классической схемы Н. И. Андрусова с внесением в нее лишь дополнений. При всех обстоятельствах остаются до конца нерешенными задачи сопоставления разрезов Понто-Каспийской и Камчатско-Сахалинской областей, принадлежащих к совершенно различным биогеографическим провинциям, а также Понто-Каспийской области и Западного Средиземноморья.
Чтобы закончить этот краткий обзор, осталось сказать несколько слов о наиболее молодой — четвертичной, или антропогеновой, системе, как ее предпочитают называть советские геологи по предложению А. П. Павлова. Изучением осадков этой системы, которая широко распространена на поверхности Земли и служит основанием для строительства большого числа сооружений, источником строительных материалов и вместилищем подземных вод занимались крупные коллективы исследователей. В итоге значительно уточнено распространение различных генетических типов четвертичных отложений, в частности ледниковых, установлены границы оледенений и морских трансгрессий четвертичного периода, что позволило составить сводные карты четвертичных отложений сначала для Европейской части СССР и Кавказа (1932, 1950, 1956), а затем и для всей территории Советского Союза (1959).
Существенно уточнены стратиграфические схемы морских четвертичных отложений Черноморского (А. Д. Архангельский, Н. М. Страхов и др.) и Каспийского (П. А. Православлев, В. В. Богачев и др.) бассейнов и достигнуты успехи в их увязке. Детально изучены колебания уровней обоих бассейнов и история их соединений и разобщении (П. В. Федоров и др.). Начаты исследования по корреляции истории Черноморского бассейна и Средиземноморья (М. В. Муратов).
Значительно большие трудности представило изучение ледниковых образований Русской равнины и их стратиграфическое расчленение. Несмотря на то что решению этой проблемы посвятила себя группа крупных исследователей (Г. Ф. Мирчинк, С. А. Яковлев, К. К. Марков, А. И. Москвитин и др.), полной ясности в вопросе о числе оледенений, которых насчитывают до восьми, еще не достигнуто, и проблема продолжает оставаться дискуссионной.
Еще сложнее обстоит дело с ледниковыми отложениями севера Сибири, где открытым остается коренной вопрос о характере и размерах оледенения, а также вопрос о соотношении ледниковых и морских отложений. Тем не менее можно констатировать немалый прогресс в расчленении четвертичных осадков этой огромной территории (В. Н. Сакс и др.).
В последние годы выяснено широкое развитие на севере Европейской части СССР и Сибири морских осадков так называемой бореальной трансгрессии, причем многими исследователями допускается одновременность этой трансгрессии или, во всяком случае, ее ранних фаз с крупнейшей акчагыльской трансгрессией Каспийского бассейна, относимой обычно к позднему плиоцену. Тем самым решилась бы загадка происхождения акчагыльской трансгрессии, воды которой не могли проникнуть ни с запада, ни с юга, ни с востока. Однако некоторые геологи возражают против этой идеи.
Большие успехи достигнуты в изучении лёссовых отложений юга Европейской территории СССР и Средней Азии и в расшифровке их генезиса (В. И. Крокос, В. А. Обручев, П. А. Тутковский, Г. А. Мавлянов). По существу впервые получены достоверные сведения о четвертичных отложениях многих районов Сибири, Северо-Востока и Дальнего Востока (А. П. Васьковский, Г. С. Ганешин, И. И. Краснов, Г. Ф. Лунгерсгаузен и др.).
Советские геологи-четвертичники, объединенные в Комиссию по изучению четвертичного периода при АН СССР, прилагают много усилий для создания единой схемы стратиграфического расчленения осадков четвертичной системы. Для этого привлекаются сведения о фауне позвоночных, археологические находки (В. Г. Громов, К. В. Никифорова, В. С. Доктуровский, М. И. Нейштадт и др.) и другие факты (И.И.Краснов и др.). Завершение этой работы и завоевание ею признания явится крупнейшим успехом советской четвертичной геологии.
Таковы важнейшие итоги развития стратиграфии за советский период. Как можно видеть, проведен колоссальный объем исследований, достигнуты немалые успехи, но впереди еще огромная работа по обеспечению надежной стратиграфической базы геологических изысканий на территории Советского Союза.
—Источник—
Развитие наук о Земле в СССР. М.: Наука, 1967
Авторы: В. А. Гроссгейм, В. Е. Хаин
Предыдущая глава ::: К содержанию ::: Следующая глава
