В июне 1925 г. я выехал из Ленинграда в Петропавловск на Ишиме и пересел там на поезд, уходивший на юг, на Акмолинск. Железная дорога тогда до него не доходила; насыпи во многих местах еще не было, шпалы лежали кое-где прямо на земле, и вагоны так качало, что некоторых пассажиров мутило от «морской болезни». Глядя на неуклюже бежавших в одном месте от поезда верблюдов, я подумал: вот таких ископаемых разыскать бы! Я никак не ожидал, что найду их, притом вскоре.
От станции Алексеевка (она же Азат) я проехал на лошадях в живописное Боровое, на базу экспедиции, по неопытности все девяносто километров с непокрытой коротко остриженной головой, и так сжег себе кожу солнцем, хоть и едва светившим сквозь облака, что два дня не знал куда деваться…
Вскоре, после моего приезда экспедиция выехала на лошадях на запад, через Кокчетав на р. Ишим.
В Кокчетавском музее среди обычных костей и зубов мамонта, зубра и других млекопитающих четвертичного периода оказались остатки эласмотерия — редкого, очень крупного носорога, с огромным бугром на лбу. Но особенно заинтриговали меня на фоне окружавшей Кокчетав сухой степи остатки бобра, который обычно обитает в богатых влагой лиственных и смешанных лесах и перелесках с проточной водой.
Осмотр оврагов и берегов речек по дороге к Ишиму не дал ничего утешительного. Небольшие обнажения, «по-видимому, третичных» глин и песков были немые. От местного населения удавалось слышать только о «рогах» (бивнях) мамонта и будто бы его целых скелетах, найденных при рытье колодцев, или вымытых половодьем из берегов речек, но неизменно не сохранившихся. Одно останавливало внимание: кости мамонта (и, судя по описаниям, волосатого носорога) были встречены в синевато-серой илистой глине с остатками «тальника» (ивы) и раковинами двустворчатых моллюсков. В налегающих на эту глину рыжих лессовидных суглинках, подстилающих непосредственно современную почву, ни мамонта, пи других ископаемых млекопитающих не встречалось.
Наступила июльская жара. Марево заливало степь огромными озерами «воды», из нее островками поднимались большие курганы.
Мы сбились с пути и к вечеру выехали на заросшее камышами озеро Ала-Куль, настоящий птичий заповедник. Здесь мы заночевали. На рассвете я пошел посмотреть и послушать, как просыпается пернатое население озера и стал свидетелем нападения трех волков на стадо овец, которое мальчик-пастушок выгонял верхом на лошади из деревни Беспаловки. Женщины, сгонявшие овец в общее стадо, подняли крик; выскочило несколько человек из домов, кто-то побежал за ружьем. Волки скрылись в соседнем леске, успев задушить несколько овец. Все произошло в течение нескольких минут.
Днем снова наступила жара; опять пошла степь с несуществующими «озерами»…
Наконец показался острый, дрожащий в мареве шпиль деревянной мечети маленького аула Селим Джевар на берегу речки Бетекея, пересыхающего летом правого притока Ишима. На левом берегу стояло несколько огромных берез — остатки больших лесов недавнего прошлого; их свидетель — большое число лесных видов травянистых растений в приишимской степи, на что указывал побывавший здесь томский ботаник П. Н. Крылов.
Пробыв несколько дней на Ишиме для сбора археологических материалов, я вернулся в Селим Джевар для осмотра берегов Бетекея.
Спустившись в неглубокий извилистый овраг, по которому протекала речка, я пошел вниз по течению и на одном из поворотов остановился как вкопанный: в отвесном обрыве берега на глубине нескольких метров виднелось множество раковин двустворчатых моллюсков, ослепительно белых на ярком солнце (рис. 1). Под обрывом лежали кости каких-то ископаемых млекопитающих, кое-где торчавшие из самого обрыва. Кости, темные, окаменевшие и тяжелые, звонкие при постукивании друг о друга, уже по характеру своей сохранности не должны были бы иметь четвертичный возраст. Да и по форме некоторые зубы
и кости копытных явно не могли принадлежать млекопитающим четвертичного периода: млекопитающие третичного периода, притом различные, найдены!
Сильно минерализованы были и раковины моллюсков, двустворчатых и брюхоногих.
При более внимательном осмотре правого берега бросилась в глаза залегавшая под немыми рыжими суглинками глинисто-песчанистая пачка слоев общей вертикальной мощностью да 8 м с характерным чередованием мелкозернистого песка, обладавшего горизонтальной слоистостью, и косослоистых с крутым падением слоев, с гальками и известковистыми конкрециями. Все это говорило об отложении толщи временными сильными потоками, которые чередовались с периодами относительного покоя и отложением мелкозернистых (песков и глинистых осадков. В грубозернистых прослоях залегали, кроме многочисленных известковистых конкреций, раковины пресноводных двустворчатых моллюсков с толстыми створками и брюхоногих моллюсков, разрозненные кости млекопитающих (моллюски встречались и в мелкопесчанистых прослоях). В грубозернистых (прослоях с конкрециями юсе было окрашено в бурый цвет окислами железа; на костях, долгое время пролежавших на дне оврага, был характерный черный «загар пустыни». В песке на дне оврага попадались зубы акул, как выяснилось позднее, принесенные с верховьев речки, где зубы вываливались из слоя песков морского происхождения. Кости млекопитающих частью были совершенно целые, частью же явно подверглись переносу водой, так как были сильно окатаны.
Предстояло собрать все это «палеонтологическое добро», разобраться в нем, а также в небольшом, но интересном местонахождении (в этом мне помог позднее Е. Д. Шлыгин, а детально местонахождение было недавно изучено Э. А. Вангенгейм).
Осмотр р. Бетекея и его левого маленького пересыхающего притока р. Кызыл-Айгыр дал только разрозненные остатка интересных ископаемых млекопитающих разного геологического возраста. Часть материала на этих речках происходит из упомянутой глинисто-песчанистой толщи, где многие кости находятся во вторичном залегании. Пачка слоев с костями, раковинами толстостенных двустворчатых и брюхоногих моллюсков в нижней части позднеплиоценового возраста, выше — четвертичного. В этом случае она, видимо, замещает собою верхи той зеленовато-серой, синеватой четвертичной глины, в которой, по рассказам местных жителей, встречаются остатки мамонта. Действительно, эта глина с костями мамонта, сибирского носорога, ископаемого зубра, лошади, большерогого оленя и других млекопитающих четвертичного периода выходит на дневную поверхность в верховье р. Кызыл-Айгыр и из-под уреза воды по р. Бурлуку, впадающему в Ишим ниже Бетекея. Кости, залегающие в глинисто-песчанистой пачке с конкрециями, принадлежат млекопитающим различи о г о геологического (возраста. Из них жирафа, гиппарион, носорог, мастодонт (правда, от них найдено очень мало остатков) — в общем однородной сохранности, очевидно, принадлежат фауне гиппариона (см. ниже, глава III) и скорее всего имеют раннеплиоценовый возраст. Другой сохранности верблюды, некоторые грызуны, саблезуб, крупная сухопутная черепаха и ряд не имеющих определения костей скорее всего имеют верхнеплиоценовый возраст. Наконец, сами четвертичные слои, по недавно полученным Э. А. Вангенгейм данным, относятся к разным этапам плейстоцена.
В оборах мне деятельно помогали ребятишки. Особенно старался сын моего гостеприимного хозяина Латфуллы Селим Джеваровова, пятилетний Галюлла, незадолго до моего приезда прославившийся тем, что съел по ошибке целую баночку прописанной ему цинковой мази.
Лишь несколько костей удалось добыть прямо из обрыва Бетекея; в этом слое конкреции раковины и кости были так сцементированы карбонатами и окислами железа, что приходилось долго работать молотком и зубилом, прежде чем удавалось выдолбить хоть что-нибудь. Впоследствии пресноводные моллюски были изучены и описаны В. А. Линдгольмом (1932), часть грызунов — Б. С. Виноградовым (1936), верблюды — мною (1927—1930) и Я. И. Хавесоном (1954). Здесь я остановлюсь лишь на верблюдах, остатки которых в моих сборах преобладали.
Почти все верблюжьи кости и зубы этой «ишимской фауны» принадлежат стройному, не очень крупному ископаемому верблюду, вначале ошибочно мною (1927) отнесенному к роду Camelus ввиду близости по строению скелета к современному дикому двугорбому (открытому Н. М. Пржевальским в 1876— 1897 гг. в Центральной Азии, в настоящее время истребленному или почти истребленному). Позднее Я. И. Хавесоном (1954) было выяснено, что найденный верблюд относится к роду Paracamelus, установленному сначала для Китая (Шлоссер 1903), позднее мною (1929—1930) для Западной Сибири (Павлодарская область, около озера Маралды и на р. Бетекей). Для паракамелюса характерно следующее: на внешней стороне верхних коренных зубов отчетливый срединный вертикальный гребень на каждой доле зуба, (меньшая, чем у современного верблюда редукция ложнокоренных; лицевая часть черепа более длинная, череп в целом более узкий, нижняя челюсть также относительно длиннее, чем у рода Gamelus. Кроме стройного Ра-Tacamelus praebactrianus (предложенное мною видовое название подчеркивало близость к двугорбому верблюду без указания на «предочность» по отношению к нему), среди костей и зубов, собранных на Бетекее, оказались остатки очень крупного ископаемого верблюда (рис. 2), который был отнесен к Paracamelus gigas — очень рослому верблюду из Китая, описанному Зданским (О. Zdansky, 1926).
Довольно большой костный материал по скелету паракамелюса, собранный мною она Бетекее, хранится в музее Палеонтологического института АН СССР и Москве и в Центральном теологическом музее в Ленинграде.
История верблюдов заслуживает того, чтобы на ней вкратце остановиться. Первые сведения об ископаемых верблюдах, ровно за сто лет до моей находки, относятся именно к Западной Сибири. В 1825 г. Ж. Кювье описал под названием мерикотерия коренные зубы верблюда, приобретенные кем-то у алтайских купцов и попавшие в Германию, в музей г. Дармштадта. Мною были получены слепки с этих зубов, но каких-либо отличий от зубов современного двугорбого верблюда в зубах мерико-терия мне не удалось обнаружить, и сама их ископаемость представляется весьма сомнительной. После этого целых сто лет из Сибири никаких находок не поступало.
Древнейшие верблюды, точнее архаичные мозоленогие, известны из эоцена Северной Америки. Они были величиной с маленькую овечку, с низкими коренными зубами, четырехпалые, с раздельными костями пясти и плюсны. Вся дальнейшая история верблюдов прослеживается довольно отчетливо именно в Северной Америке, через олигоцен, миоцен, плиоцен до четвертичного периода включительно (рис. 3).
Установлены возрастание размеров животного, общее увеличение высоты коренных зубов, удлинение лицевой части черепа, появление лишенного зубов промежутка («диастемы») между резцами, клыками, первыми ложнокоренными и остальными щечными зубами; превращение во «второй клык» первого ложнокоренного зуба; далее — исчезновение боковых пальцев (второго и пятого) и переход \к хождению на двух средних (третьем и четвертом); срастание в одну трубчатую кость третьей и четвертой костей плюсны и пясти, при этом их нижние концы характерно раздвинуты у верблюдов; наконец, срастание локтевой и лучевой костей — вообще вся эволюция формы и размеров верблюдов. Все это видно из истории североамериканских верблюдов так же хорошо, как и на ставшей школьным примером эволюции — истории лошади. Некоторые ископаемые североамериканские верблюды достигали огромных размеров (череп до метра длины); известны жирафообразные на очень тонких высоких ногах, с очень длинной шеей и т. д.
В четвертичном периоде верблюды в Северной Америке вымерли, но до этого успели расселиться в Южную Америку, где и сохранились по сию пору в виде лам, и в «Старый Свет», по-видимому, через Берингову сушу — неоднократно то возникавший, то заливавшийся морем «мост» между Чукотским полуостровом и Аляской. Но в Азии и Европе остатки верблюдов найдены уже в молодых отложениях, не древнее среднего плиоцена; все это уже крупные и типичные «верблюды собственно» со всеми характерными для них особенностями строения скелета. По-видимому, позднее всего в нашем полушарии верблюды достигли Африки, где они известны из отложений четвертичного возраста и где точно так же вымерли, может быть, не без содействия человека древнего каменного века. Современный одногорбый верблюд введен в Африку из Передней Азии человеком значительно позднее и, видимо, «выведен» им из двугорбого, судя по двум горбам у зародыша (на более поздних стадиях развития зародыша его два горба сливаются в один). Из четвертичных отложений верблюды известны на Иртыше, в Поволжье, в Москве и т. д.
Ишимский ископаемый верблюд, от которого мною найдено наибольшее число остатков, по строению скелета похож на дикого двугорбого, более стройного, чем его массивный одомашненный потомок, и обладает типичными для паракамелюса сильными вертикальными ребрами на коренных зубах. По данным Я. И. Хавесона (1954), к роду Paracamelus (сначала установленному в Китае), принадлежит и верблюд, найденный в Румынии, а также обнаруженный в составе фауны верхнего плиоцена в карстовых полостях известняков Одессы, заполненных красной глиной.
По-видимому, к той же фауне, что и ишимские «верблюды, относятся и залегавшие вместо с ними остатки крупных пищух (Б. С. Виноградов, 1936) и крупного хищника из семейства кошек. Это был саблезуб (Machairodus ishimicus) величиной с небольшого тигра (Ю. А. Орлов, 1936).
Среди сборов на р. Бетекей было много щитков панциря наземных черепах, частью, судя по величине щитков, довольно крупных размеров: до 60 см длины и 30—35 см высоты (Л. И. Хозацкий, 1944).
Таким образом, на р. Бетекей пока обнаружены остатки лишь немногих позвоночных верхнего плиоцена. Но и эти данные заслуживают внимания, так как они говорят о какой-то фауне полупустынь или засушливых степей, быть может сухой лесостепи: верблюды переносят и жару и холод, но отнюдь не склонны к влажному климату; найденные с верблюдами грызуны подтверждают предположение об общем характере ландшафта, хотя и в засушливых степях и полупустынях встречаются озера и речки (такие крупные животные, как верблюды, не смогли бы жить в совершенно безводной пустыне). Фауна, вероятно, походила на богатую верхнеплиоценовую, обнаруженную в Одессе в 20-х годах этого века при обследовании Одесских «катакомб», образовавшихся в результате подземной выработки известняка на строительство. Там, наряду с бесчисленными остатками верблюдов (от нескольких сот особей!), найдены мастодонт, мелкие жвачные, гиены, саблезубые кошки и разнообразные мелкие хищники, грызуны, черепахи, страусы и другие птицы.
Не исключена возможность, что «богатая» одесская фауна и «бедная» ишимская очень близки друг к другу. Но лишь более полные находки в Западной Сибири и Казахстане смогли бы ответить на этот вопрос.
Так закончился этот палеонтологическим маршрут.
—Источник—
Орлов, Ю.А. В мире древних животных/ Ю.А. Орлов. – М.: Издательство академии наук СССР, 1961.- 191 с.
Предыдущая глава ::: К содержанию ::: Следующая глава
