Первоначально ядро научных работников Академического отряда Второй Камчатской экспедиции состояло из профессоров Г. Миллера, И. Гмелина и Л. Делакроера. В отряд входили также пять студентов (Степан Крашенинников, Федор Попов, Лука Иванов, Алексей Горланов, Василий Третьяков), четыре геодезиста (Андрей Красильников, Александр Иванов, Никифор Чекин, Моисей Ушаков), один переводчик (Илья Яхонтов) и два живописца (И. Беркан и И. Люрсениус).
Позже к Академическому отряду присоединились адъюнкт естественных наук Г. Стеллер и адъюнкт исторических наук И. Фишер, а выдвинувшиеся во время экспедиции студент С. П. Крашенинников и геодезист А. Д. Красильников стали выполнять самостоятельную научную работу. Геодезисты Н. Чекин и М. Ушаков были в 1734 г. откомандированы в распоряжение отрядов, плававших у северных берегов Азиатского материка. Выдающимся результатам деятельности Академического отряда мы. обязаны, прежде всего тому, что его руководители — Г. Миллер и И. Гмелин, а также некоторые из его участников — С. П. Крашенинников,. Г. Стеллер, А. Д. Красильников — были одаренными людьми, с большое энергией занимавшимися исследованиями. Для них Вторая Камчатская экспедиция стала в конце концов самым важным делом их жизни. Именно, изучая природу и народы Сибири, ее историю и экономику, работая над собранными материалами, они создали труды, прославившие их в русской и мировой науке.
Следует отметить, что работа профессоров протекала в исключительно хороших условиях. Г. Миллер и И. Гмелин в течение всего времени пребывания в экспедиции (с августа 1733 г. до февраля 1743 г.) путешествовали только по Сибири, они не переезжали на Камчатку и не принимали участия в трудных плаваниях; начиная с 1734 г. они были свободны в отношении выбора маршрута, а с 1737 г. освобождены от всякого подчинения В. Берингу.
Какие условия были созданы для профессоров, дает представление-письмо Л. Делакроера к сестре, написанное перед выездом из Петербурга в Сибирь: «Теперь вы видите, что относительно продовольствия, дорог в безопасности, мы… снабжены всем, что только можно было предвидеть: мы даже имеем повара, прачку, портнова, плотника, столяра и других мастеровых, причем из наших слуг некоторые умеют печь хлебы, делать пиво’ и т. п.» (Соколов, 1851в, стр. 240). То же отмечает и И. Гмелин: «Читатель, увидит, что свое путешествие в самых отдаленных странах я имел возможность устраивать очень удобно. Поэтому я не могу говорить о мнимых трудностях там, где их нет, и вновь подымать старые жалобы на дикие-и грубые условия Сибири» (Gmelin, 1751. Предисловие).
Специальный указ Сената от 24 июня 1733 г., посланный «господам губернаторам, воеводам и протчим управителем и кому ведать надлежит», обязывал местные власти сообщать профессорам по их запросам различные сведения, предоставлять в их распоряжение архивы, присылать толмачей, представителей местных народностей и сведущих бывалых людей, обеспечивать квартирами, предоставлять речные суда, направлять в распоряжение профессоров на неограниченное время необходимых им ремесленников и рабочую силу, давать конвой в количестве до 12 человек во главе с капралом. Каждому профессору полагалось 10 подвод (ЦГАДА, ф. Сената, кн. 666, лл. 250—251). Все же Г. Миллер и И. Гмелин этим не довольствовались и, освоившись с нравами Сибири, не стеснялись расширять свои и без того широкие права.
Из Петербурга вместе с Академическим отрядом была отправлена большая библиотека, пополнявшаяся Академией наук по требованию профессоров. Среди их снаряжения было много астрономических приборов.
В первое время совершавшееся с удобствами путешествие по незнакомой стране, исследование которой сулило интересные открытия, вызывало у талантливых Г. Миллера и И. Гмелина, которые были в то время молоды и энергичны, большое воодушевление. Это настроение хорошо передал Г. Миллер, рассказывая о путешествии в 1734 г. от Тобольска вверх по Иртышу: «Здесь все было ново, и мы находились в первом пылу, когда никакие лишения или опасности не могли умерить наш порыв. Мы очутились в раю среди цветов в большинстве еще неизвестных растений, в зоологическом саду, где для нас были собраны редкие животные Азии, в кунсткамере старинных языческих гробниц и сохранившихся в них редкостей; одним словом — в местности, где еще никто не был с целью ее изучения. Открывавшиеся возможности к новым изысканиям и открытиям побуждали нас к величайшему усердию» (МАИ, 1890, стр. 352).
Академический отряд выступил из Петербурга в начале августа 1733 г. (первая партия выехала 3 августа, последняя — 8 августа). Во второй половине (15—30) января 1734 г., проехав через Тверь, Казань, Кунгур, Екатеринбург, где были осмотрены заводы, отряд прибыл в Тобольск (там же, стр. 279 и 342).
Прибыв в Казань 20 октября 1733 г., Г. Миллер и И. Гмелин тотчас послали «промеморию», чтобы им «по силе публичного указа таз здешнего архива те известия сообщены были, которые во оном имеются о истории здешнего города и земли, о первом завоевании оныя, о населении русскими жительми, о пристроении новых городов и протчая; также генеральный стат о всех до Казанской губернии принадлежащих городах, о ситуаций или положении оных, о числе имеющихся в тех городах домов и принадлежащих до оных деревень и крестьян, сколько подушных денег платится и сколько людей в каждом городе и деревне по сие время, щитая за 10 лет родилось и умерло и протчая». Затем они требовали прислать «здешних татар, черемис, чюваш и мордвин по одному или по два старых и умных человека», чтобы расспросить их о вере, торгах, промыслах, нравах и обычаях. Им нужны были переводчики и человек, хорошо знающий окрестности и достопримечательности. Они хотели также, чтобы им доставили «для намеренного сечения, особливо в здешней стране находящихся зверей» (там же, т. II, 1886, стр. 403—404). Находясь в Казани, они составили «генеральный проспект» всей Казани и отдельно план «Зилантова монастыря» с расположенными по соседству деревнями и слободами; зарисовали древние татарские монеты и якутского мальчика и девочку, «у которых на лице различные фигуры вышиты» (там же, т. II, 1886, стр. 408). Они переписали также рукописную историю Казанского Царства, которую удалось получить у какого-то купца, и начали составлять словари черемисского, чувашского, вотяцкого и мордовского языков.
И. Гмелин делал также «обсервации о силе магнита» и подыскал здесь, как впоследствии и во многих других крупных городах, человека, которому поручил вести метеорологические наблюдения.
Еще более широкая деятельность развернулась в Тобольске, где Г. Миллер приступил к изучению сибирских архивов, что было одной из основных его задач.
В Тобольске профессора выяснили у В. Беринга, что отправление экспедиции на Камчатку задерживается на несколько лет. Г Миллер и И. Гмелин решили, следуя совету тобольского губернатора А. Л. Плещеева, совершить путешествие водой к верховьям Иртыша, посещая по пути крепости, построенные Петром Первым, а также осмотреть колыванские медные и серебряные рудники в Алтайских горах. Л. Делакроер отправился с караваном судов, который А. И. Чириков вел в Якутск.
На путь от Тобольска до Иркутска Г. Миллер и И. Гмелин затратили около десяти месяцев (24 мая 1734 г.— 8 марта 1735 г.). Плывя по Иртышу, они продвигались вдоль почти незаселенных берегов: «За Омском встречали маленькие крепости на расстоянии верст 200 друг от друга, где можно было получить свежие съестные припасы. Остальная страна — пустынна» (там же, 1890, стр. 351). Посетив Тару, Омск и Железнинскую, Ямышевскую, Семипалатинскую, Усть-Каменогорскую крепости, они проехали уже сухим путем к колыванским заводам и далее на Кузнецк, Томск и Енисейск. Затем поднялись по Енисею до Красноярска и, пересев в повозки, направились через Канск и Удинск в Иркутск.
Из Иркутска Г. Миллер и И. Гмелин выехали 24 марта в Забайкалье к русско-китайской границе. Они пересекли по льду оз. Байкал и через Селенгинск, Кяхту, Читинск и Нерчинск (посетив по пути нерчинские серебряные рудники и пограничную слободу Цурухайту) 29 июля добрались до горы Абагайтуй (на русско-китайской границе). Отсюда они повернули обратно и 20 сентября вернулись в Иркутск. 26 января 1736 г. Г. Миллер и И. Гмелин отправились через Илимск и Усть-Кут в Якутск. Г. Миллер приехал туда 31 августа, а И. Гмелин — 11 сентября, в Якутске они застали прибывшего ранее Л. Делакроера (Gmelm, 1752, ч. 2, стр. 394). Якутск, где Г. Миллер и И. Гмелин пробыли до июля 1737 г. и успели собрать интересовавшие их материалы, стал переломным пунктом их путешествия. Из Якутска по существу начался их обратный путь в Петербург. Оба эти профессора хорошо понимали, что по ходу их научной рабо-ты, они могут обойтись без поездки на Камчатку. Для изучения истории Сибири Г. Миллеру было гораздо важнее посещать архивы в городах, расположенных по Енисею, в Западной Сибири и на Урале, и заниматься исследованием этой страны и обитающих здесь народов, чем ехать в Охотск и на Камчатку. И. Гмелин уже располагал богатыми материалами о природе огромной территории Сибири и мог удовлетвориться их пополнением и обработкой.
Из пяти лет, которые они, выезжая в Сибирь, собирались провести там, прошло уже около четырех. Быть вечными гражданами Сибири, по выражению И. Гмелина, они не имели никакого желания. Воодушевление, с которым они вначале занимались исследованием Сибири, в значительной мере остыло, так как их утомила борьба с разными мелкими препятствиями, которые приходилось преодолевать, несмотря на созданные для них хорошие условия. Вероятно, на этой почве Г. Миллер тяжело заболел в Якутске «гипохондрической болезнью», сопровождавшейся сердечными припадками.
На их настроение, несомненно, повлияли и соображения, что, переехав на Камчатку, они не только будут лишены тех удобств, которыми пользовались в Сибири, но и будут терпеть лишения и подвергаться опасностям.
В июне 1737 г. В. Беринг официально известил Г. Миллера и И. Гмелина, что заявка па продовольствие, необходимое для путешествия на Камчатку, поданная ими еще в Тобольске, удовлетворена не будет и что он не может предоставить в их распоряжение судно для переезда туда из Охотска. Обращения к якутскому воеводе по поводу продовольствия и к бывшему в Якутске начальнику Охотского порта по поводу судна также остались безрезультатными. Г. Миллер и И. Гмелин решили отложить свою поездку на Камчатку. Они послали туда 9 июля 1737 г. С. П. Крашенинникова, который особенно выделялся среди других студентов своими способностями. На С. П. Крашенинникова они возложили подготовку помещения для профессоров, сбор различных коллекций, проведение метеорологических наблюдений, а также наблюдений за приливами и отливами и другие работы.
Сами профессора разъехались из Якутска. Л. Делакроер направился на р. Оленек, чтобы провести астрономические наблюдения, Г. Миллер и И. Гмелин выбрали путь, приближавший их к Петербургу, и зимовали — И. Гмелин в Киренском остроге, Г. Миллер в Иркутске.
Не изменил их решения вернуться в Петербург и указ Сената от 7 сентября 1737 г., написанный в связи с донесениями профессоров. Этот указ, освобождая профессоров от подчинения В. Берингу, разрешал им вести работы совершенно самостоятельно. Вместе с тем он обязывал В. Беринга предоставить в Охотске в распоряжение Академического отряда особое судно, продовольствие, деньги и «работных людей», а также предлагал «профессорам Гмелину и Миллеру описывать в Сибирских местах, а в мореплавании с ним Берингом быть одному профессору дела Кроеру» (ЦГА ВМФ, ф. 216, д.-24, л. 1).
Весной 1738 г. И. Гмелин и Г. Миллер, находясь в Иркутске, обратились в Сенат за разрешением вернуться в Петербург и просили назначить им помощников, рассчитывая, что последние смогут стать их заместителями. Полагая, что обследование Камчатки может быть проведено С. П. Крашенинниковым и Г. Стеллером, они рассчитывали на обратном пути в Петербург продолжать обследование еще не посещенных ими районов Сибири.
В ожидании ответа Г. Миллер и И. Гмелин постепенно продвигались на запад. Совершив плавание по Ангаре, они остановились в Енисейске, где пробыли с 25 августа 1738 г. до 27 мая 1739 г. 20 января они встретили здесь Г. Стеллера, ехавшего на Камчатку.
В 1739 г. Г. Миллер и И. Гмелин совершали экспедиции но Енисею. Сначала они спустились к г. Туруханску, в котором пробыли месяц, затем поднялись по Енисею до Саянского хребта и оттуда поплыли 19 августа в Красноярск, куда добрались к 7 ноября. Во время плавания, когда они делали остановку в Енисейске, их настигло извещение Сената об освобождении Г. Миллера от продолжения экспедиции, тогда как И. Гмелину предлагалось срочно следовать на Камчатку.
Г. Миллер выехал из Красноярска 2 февраля 1740 г., избрав маршрут на Томск. И. Гмелин остался в Красноярске и опять обратился в Петербург с просьбой об освобождении его от поездки на Камчатку в связи с направлением туда Г. Стеллера.
На обратном пути в Петербург Г. Миллер, желая более полно ознакомиться с архивами Сибири, посетил в 1740 г. города, по Оби (Березов, Нарым, Сургут), а в 1741 г. (перезимовав в Тобольске) отправился в Тюмень и Екатеринбург. Выехав из Екатеринбурга, где перенес тяжелую болезнь, Г. Миллер посетил екатеринбургские казенные заводы, Далматон монастырь, новые крепости — Миасокую, Челябинскую и Еткульокую, а также Ялуторовский острог. Зиму 1741/42 г. он провел в Тобольске.
В 1742 г. в Туринске в течение трех недель Г. Миллер опять сильно болел «простудной горячкой», свирепствовавшей по всей Сибири. В Петербург он вернулся 14 февраля 1743 г., после почти десятилетнего отсутствия (Пекарский, 1870, стр. 332).
И. Гмелин, расставшись с Г. Миллером, совершил из Красноярска летом 1740 г. ряд экскурсий, а в сентябре решил продолжать постепенное продвижение к Петербургу. Через Томск и Барабу он добрался до Иртыша и спустился по нему. Затем, проехав по сухому пути через Убинский и Косинский остроги, пересек р. Омь и, повернув к северу, 1 июля 1741 г. прибыл в Тару. 18 сентября он встретился около Ялуторовска с Г. Миллером. Проведя совместно зиму в Тобольске и проехав затем до Туринска, в мае они опять расстались. И. Гмелин отправился на юг и к 15 июля добрался по верховью р. Яика (Урала) до горы Магнитной, которую, однако, не смог осмотреть, опасаясь башкир. На обратном пути в Туринск он осмотрел ряд екатеринбургских заводов. Наконец, в октябре, когда И. Гмелин, по его словам, решил ехать обратно и без разрешения, в Туринск пришел указ о возвращении его в Петербург. И. Гмелин прибыл в Петербург вместе с Г., Миллером, с которым встретился в Верхотурье.
Как видим, Г. Миллер и И. Гмелин довольно широко охватили своими маршрутами территорию Сибири (рис. 27), за исключением районов за р. Леной и Крайнего Севера.
Географическое описание страны не было главной целью ни для историка Г. Миллера, ни для натуралиста И. Гмелина.
Г. Миллер отличался необыкновенной многогранностью своих интересов. «История, география, этнография, статистика, языкознание, естественные науки — все это входило в круг его ведения, во все он вносил тот неутомимый Forschungsgeist, который руководил им в течение всей его жизни» (Голицын, 1899, стр. 3). Собранные им в Сибири материалы поражают своим разнообразием и обилием.
За 10 лет пребывания в Сибири он провел огромную работу. Он просмотрел до 20 архивов в городах и острогах. Общее количество сделанных им выписок составило, по его словам, «больше сорока больших книг в десть» (Бахрушин, 1937, стр. 23). Он разыскал несколько летописей (в том числе знаменитую Ремезовскую), использовал для своих исследований источники на азиатских языках. Не ограничиваясь письменными сведениями, он тщательно собирал устные предания о происхождении и истории народов. Г. Миллер привез с собой много рисунков древних сооружений («Семипалат», «Аблай Кит», Калбасунской башни и др.) и древних надписей, высеченных на скалах (на реках Томи и Енисее), коллекцию древностей из могильников в верховьях Иртыша и в степях в районе Абакана, а также два ящика с тантутскими и «мунгальскими» письменами. В числе других археологических памятников им были обследованы остяцкие, вогульские и татарские городища.
Уделяя много времени этнографии, он всюду записывал обычаи и обряды сибирских народов, собрал коллекцию платьев и «вещей идолопоклоннических». Для выяснения происхождения и родства народов Сибири он составил несколько словарей.
Насколько тщательно и обдуманно подходил Г. Миллер к своим исследованиям и какова была его эрудиция, видно из того, что шестая и последняя часть инструкции, составленной им для сменявшего его И. Фишера, касавшаяся вопросов только этнографии, состоит из 923 пунктов и в напечатанном виде занимает 46 страниц (Miiller, 1900).
Собранные им во время Второй Камчатской экспедиции материалы занимают большое место в «Портфелях Миллера», содержащих много до сего времени не исчерпанных сведений 125.
В основном эти работы велись для составления «Истории Сибири», главного труда его жизни. Эта работа до настоящего времени представляет большой интерес.
Занимаясь изучением истории Сибири, Г. Миллер интересовался и историей географических открытий. Он собрал по этому вопросу обширные материалы (в частности, он обнаружил в якутских архивах документы о плавании С. И. Дежнева). Но Г. Миллер обогатил не только историю географии. Стремясь к всестороннему познанию страны, он не отрывал изучения ее истории от изучения ее географии и экономики. Указывая на необходимость географического изучения России, он писал: «…такого же состояния (неудовлетворительного — В. Г.) есть и география Российской империи. Что чужестранцы об ней писали, о том и упоминать нечего, потому что они о подлинном разделении государства, о течении рек, о положении места городов и других знатных мест обстоятельного известия не имели, отчего не токмо там многие из знатнейших городов, но и целые провинции и губернии пропущены. А паче не могли они объявить о особливых нужнейших обстоятельствах каждого места, а именно: о способностях и неспособностях оных, о укреплениях, о величине, о публичных строениях, церквах и монастырях, о числе жителей или дворов, о их торгах и промыслах и о прочих происходящих из истории или до оной касающихся достопамятных обстоятельствах, умалчивая о бесчисленных погрешностях в именах» (МАН, 1895, стр. 185). Г. Миллер указывал также на необходимость составления ландкарт и описаний к ним.
В описаниях путешествия по Сибири он отмечал, что «никогда не упускал случая узнать географические сведения, особенно от людей, которые совершали далекие путешествия» (там же, 1890, стр. 345). Свидетельством постоянного внимания во время путешествия к вопросам географии Сибири являются сохранившиеся в его портфелях многочисленные работы, в том числе около 50 географических описаний, составленных Г. Миллером или студентами под его наблюдением. Эти описания относятся к территории от Твери до Цурухайтуй и далее от Якутска и Березова. Миллер собрал ответы от 21 сибирской канцелярии на различные пункты составленного им вопросника, касающиеся истории, географии, экономики и статистики. В «Портфелях» имеются описания уездов и районов Сибири, «Примечания» (более чем на 500 листах), включающие перечни отдельных пунктов, описания рек, карты отдельных районов Сибири, составленные Г. Миллером и другими лицами; географические материалы, собранные по программе Г. Миллера переводчиком Я. Линденау; разные географические и экономические заметки и т. д. (Бакланова и Андреев, 1937, стр. 543 и ел.).
Особого упоминания заслуживают работы Г. Миллера по изучению природных богатств и производительных сил Сибири. Во время путешествия он проявлял большой интерес к заводам и рудникам, о чем свидетельствуют заметки, сохранившиеся в его рукописях {там же, стр. 548, 550, 551, 567). Эти вопросы рассматриваются и в двух опубликованных работах (Миллер, 1755 б и 1757 д).
Работы Г. Миллера, написанные на основе материалов Второй Камчатской экспедиции, положили начало истории географических открытий в Сибири, основанной на собранных в России критически проверенных сведениях.
Еще в Сибири, во время экспедиции, Г. Миллер составил по архивным материалам описание Камчатки «Geographie und Verfassung von dem Lande Kamtschatka», напечатанное в книге Г. Стеллера (Steller, 1774). Ему принадлежит также очерк «Известия о северном морском ходе из устья Лены реки ради обретения восточных стран», приложенный к письму В. Беринга от 27 апреля 1737 г., адресованному Н. Ф. Головину. В очерке рассказывается о плаваниях в XVII и XVIII вв. у северных берегов Азиатского материка. Эта работа послужила основой для известной статьи Г. Миллера «Описание морских путешествий по Ледовитому и по Восточному морю, с Российской стороны учиненных», опубликованной в 1758 г.
Вернувшись в Петербург, Г. Миллер выпустил в свет несколько трудов по истории географических открытий, географии и экономике Сибири.
В портфелях Г. Миллера хранятся и неопубликованные географические труды: «География Сибири 1743 года» (в шести частях), «Особенная география Сибири» (география рек) и «Описание путешествия по Сибири». Неопубликованной осталась также большая этнографическая работа, представляющая интерес и для географов: «Описание сибирским народам вообще с приобщенным к оному особливым известием о живущих около Казани языческих народах и с показанием что при описании народов примечать должно» (Бакланова и Андреев, 1937, стр. 560). Печатные работы Г. Миллера и собранные им документы и чертежи, оставшиеся неопубликованными, и в настоящее время служат важным источником для исследователей, занимающихся историей географии в России.
На основании своих наблюдений в Сибири Г. Миллер внес много ценного и в картографию. Под его руководством была составлена карта 1754—1758 гг., которая из всех опубликованных в то время карт давала наиболее правильное изображение Сибири и мест, посещенных Второй Камчатской экспедицией (Busching, 1785, стр. 110).
Собранные Г. Миллером историко-географические материалы не только обогатили сравнительно точными географическими данными науку, но и явились пособием при рассмотрении государственных вопросов (например, статьи «Известие о песошном золоте в Бухарин, о чиненных для оного отправлениях и о строении крепостей при реке Иртыше…», 1760 и «Изъяснение сумнительств, находящихся при постановлении границ между Российским и Китайским государствами…», 1757в).
И. Гмелин был хорошо образованным натуралистом. Имея звание доктора медицины, он с успехом пробовал свои силы во многих отраслях естественных наук. О разнообразии его научных интересов свидетельствуют его работы по химии, физике, зоологии, медицине и минералогии. Более всего И. Гмелина привлекала ботаника. В результате поездки в Сибирь им был создан составленных на основе обширныхколлекций четырехтомный труд «Flora sibirica» (Gmelin, 1747—1769), изданный Академией наук. В этой работе приводится описание 1178 видов растений и 294 зарисовки отдельных растений. В расположении растений И. Гмелин пользовался системой Д. Рея (История Академии наук СССР, 1958, стр. 111; труд К. Линнея «Species plantarum» вышел в 1753 г.). Ф. Рупрехт называл труд И. Гмелина «поистине классическим творением» и отмечал, между прочим, что в нем «мы находим первые шаткие попытки растительной географии Сибири, основанной на обширной наглядности: граница обыкновенных европейских растений отодвинута до Енисея и уже подмечено сходство азиатских и американских пород» (Рупрехт, 1865, стр. 4). Для истории географии наибольший интерес представляет введение к первой части этого труда, которое является первой появившейся в печати в России попыткой дать физико-географическое описание района. Эта работа обратила на себя внимание Академии наук, которая решила издать ее русский перевод отдельной книгой (Гмелин, 1449). Шревид предисловия был сделан С. П. Крашенинниковым.
Эта замечательная для своего времени работа читается о интересом в настоящее время, так как в ней много верных и выразительных характеристик, свидетельствующих о большой наблюдательности и ясном обобщающем уме автора.
Вот как, например, И. Гмелин определяет, исходя из природных условий, границу между Европой и Азией: «Не могу преминуть, чтоб не учинить общего примечания, в чем у географов покорно прошу прощения, которое и получить надеюсь, тем наипаче, что оное не от склонности моей мешаться в чужие дела, но от одной ревности к истории натуральной, в чем состоит моя должность, произходит. Мне не казалось, что я в Азии нахожусь пока до Енисея реки не доехал. Не видел я до тех мест почти никаких зверей, которых бы и в Европе или по последней мере на степях вниз по Волге реке не было, никаких особливых трав, земли, каменьев. Весь вид земли до означенной страны казался мне европейским. Но от Енисея реки как на восток, так на юг и на север, земля другой вид и не знаю какую другую силу получила; хребты и холмы сперва попадались местами, а там уже вся страна была гориста и красотою долин и степей между гор лежащих никакой стране не уступала. Оказывались звери нигде еще неизвестные, как, например, кабарги, или степные бараны. Не попадались уже травы везде в Европе растущие, но вместо них новые и в Европе не знаемые по малу появлялись. Сверх того, чистые, светлые и здоровые воды, вкусные рыбы и птицы и самый различный род тамошних народов, довольно доказывали, что там особливая часть света».
Это описание, которое напоминает попытку ландшафтной характеристики, вызвало замечание О. Пешеля, что «до Гмелина ни один географ не думал о такой характеристике различий между районами» (Peschel, 1865, стр. 413).
Впоследствии к этому описанию географы обращались неоднократно. Его вспомнил, например, в конце XIX в. Э. Реклю (1895, стр. 51—52), когда ему пришлось писать о природных особенностях Европейского и Азиатского материков, некогда разделявшихся морем. В наше время приведенные выше слова И. Гмелина цитировал, описывая природу Сибири, Л. С.Берг (1947, стр. 112).
Описание огромной территории Сибири И. Гмелин начинает с подробного очерка речной сети и характеристики рельефа. Он упоминает главнейшие реки: Яик, Иртыш, Обь, Енисей, Лену, Селенгу, Шипку, Аргунь, их крупнейшие притоки и много более мелких рек (всего 130), отмечает их истоки и устья, причем дает до 40 определений широты и долготы, указывает озера в их бассейнах, места сближения рек (волоки), приводит сведения об их судоходности, особенностях русел и берегов.
Переходя к описанию рельефа, И. Гмелин останавливается сначала на двух основных хребтах. Первый из них — Уральский хребет, северную часть которого он называет Верхотуринскими горами. Он указывает, что хребет простирается до Оренбургского уезда и снижается к западу. Другой хребет «отделяет Сибирь от Калмыцкой и Мунгальской земель и пока он между Иртышом и Обью реками идет, Алтайским, то есть золотым, а в других местах и особливо между Енисеем рекою и Байкалом озером, Чаянским хребтом называется. От сих хребтов в обе стороны простираются другие хребты, а имянно на юг в Калмыцкую и Мунгальскую земли, и на север, и окружают отчасти Обь и Том, особливо ж Енисей реку…
А больше знатен хребет, разделяющей реки, впадающие в Восточное и Ледовитое море, которой начинается в Мунгальской земле и кончится по край Сибири в северо-восточной стороне. По-русски, особливым именем называется оной Становым, а около Ингоды реки, где едучи в Нерчинск через него переезжают, также между Колымою и Анадырем реками, от множества по нем камней, препятствующих пути, будто бы яблокам подобны — Яблонным хребтом». Он упоминает также и менее значительные хребты по р. Тунгуске, «отчего оная река и Подкаменной называется» и к северу от Алдана, с которого текут реки в Северное море «и от Яны реки Верхоянским именуется» (Гмелин, 1749, стр. 19—21).
Затем И. Гмелин описывает другие стороны физической географии Сибири. Наиболее подробно он говорит об ее южной (обжитой) части — от Урала до р. Енисей, отмечая характерные особенности отдельных районов этой обширной территории.
Он выделяет «пространнейшие степи», «песчаные и сухие» к востоку от нижнего течения Урала. Описывает местность «между вершинами Яика, Уфы, Чусовы, Туры и Тобола» (Челябинская область и северо-запад Кустанайской), где множество озер, богатых рыбой, и есть соленые озера (особенно на юге), а также заболоченные места. Здесь «по большей части земля тучная, поля плодородные и для того к земледельству весьма «способные и луга сочную траву произрастающие, особливо для содержания скота удобные, по чему оные и прекрасными кажутся, и нет почти ни в чем там недостатку, что к житью человеческому и довольству потребно».
Между Тоболом и Иртышом (восточная часть Курганской, юг Тюменской, западная часть Омской областей) «прилегли степи, из которых южные сухи и почти без лесу, а восточные плодородны». От Ишима почти до самой Железинской «хлеб родится и лес ростет, а нише того по большой части болотные места» (стр. 27—28). Места между Иртышом и Обью (Новосибирская область, часть Томской области и Алтайского края) «состоят из пространных степей, которые от живущих на оных Барабинских татар Барабинскими называются». Тут много болот и рыбных озер, есть и плодородная земля, на которой мог бы родиться хлеб, «ежели б живущим там татарам оной нужен был». Руд там «неудобоверимое доволство, что имя Алтай несколько изъяснить может».
Между Обью и Енисеем (юго-восток Томской области, Кемеровская область, юго-западная часть Красноярского края) местность становится гористой, «ибо там Саянский хребет начинается, в котором богатая медная руда везде находится». Горы около р. Томи ему показались замечательны тем, что хотя они и «нарочитой вышины, однако ж тучною землею покрыты, а особливо, около г. Кузнецка». В районе верхнего течения Енисея степи «вверх по Абакану и Юсам рекам несколько сухи, однако ж в редких местах к земледельству неудобны. Впрочем, водою они весьма изобилны и озерами не недостаточны».
Описание других частей Сибири И. Гмелин дает более схематично, но здесь тоже содержится много верных замечаний. Он, например, указывает, что в гористых местах между Тунгуской, Ангарой и Иркутом есть «тучная черная земля», которую можно было бы обрабатывать, но «теснота места препятствует столько оного сеять, сколько для содержания жизни потребно». От устья Тунгуски к северу и от устья Лены до р. путы «все места больше бесплодные, гористые, и никто там не живет, кроме зверей да тунгусов».
По хлебу «особливо славны места по Илге реке и, как оные, так и другие, вверху Лены лежащие, почти соединены с теми местами, которые на восточной стороне Ангары роки находятся; так что всю страну с Бранного острога вверьх по Ангаре и от вершин Лены до Орленской слободы, включая в то число и лежащие между оными степи до самого хребта Байкал-озеро окружающего, не без причины, назвать можно житницей Иркуцкой провинции».
За Леной «от Ледовитого и Восточного окиана до самой Камчатки и от Пенжинской губы и Камчатского моря до устья Амура реки, и все места, окруженные Становым хребтом, гористы и хребтисты, и никто почти там не живет, кроме диких народов». «Вся сия страна, как весьма гористая и чрезмерно холодная, к произращению хлеба почти неспособна, выключая впадающую в Алдан Амгу реку, где издавна пашня заведена и хлеб изрядно родится», также и по верховьям р. Индигирки. Между Якутском и Охотском он отмечает места, где и летом «бывает великая стужа и лед никогда не тает. Такой лед назван русскими «накипным», а якуты называют эти места «тарынами».
Что касается Забайкалья, то эта страна «вообще гористою назваться может, однако ж между горами во многих местах есть весьма пространные степи», которые «по большей части сухи и солнечным жаром выжжены», во время пути через эти степи «по одному, по два и по три дни, ни воды, ни дров найти неможно. Солонцы там нередко попадают, также и многие озера от солнечного жара пересохшие», на дне которых лежит соль. «Горы означенной страны, особливо Удинские, весьма бесплодны и не столь высоки, как в других местах». Всего плодороднее места по Аргуни и ее притокам Урюмкану и Газимуру, где «земля безмерно тучная и черная», и хлеб на ней родится в количестве, превышающем потребности местного населения.
О высокоширотных районах он говорит кратко, что места между Обью и Енисеем «моховаты и болотны», а между Енисеем и Леной «по большей части болотны, а иногда и очень гористы».
Как мы видим из приведенных кратких выдержек, И. Гмелин в общем верно уловил и выделил некоторые особенности различных районов Сибири.
И. Гмелин указал также на отдельные характерные черты природы Сибири, до него никем не отмечавшиеся. Он пришел к выводу, что «земля забайкальских мест в рассуждении других знатно высока». К такой мысли его привело сильное падение рек Прибайкалья, например Ангары, и их быстрое течение. За Байкалом местность еще более повышается, о чем свидетельствует большое падение впадающей в него Селенги. Произведенное им измерение барометрического давления в Иркутске, Селенгинске, Кяхте, Нерчинске, на Аргунских заводах подтверждало это наблюдение.
По поводу проведенных в Енисейске наблюдений температуры воздуха в январе 1735 г., когда птицы замерзали на лету, он писал, что «стужа сибирского воздуха, паче всех качеств его достойна примечания, от которой реки рано становятся и поздно проходят и снеги еще в сентябре месяце нередко выпадают, напротив того и в мае не везде сходят. Хлеб, ежели в августе месяце не созреет, едва надеяться можно, чтоб дошел, а в Енисейском некогда случилось, что он снегом запал, когда время жатвы еще не наступило».
И. Гмелин впервые в литературе подробно остановился на явлениях вечной мерзлоты, указав, что в Якутске земля на высоких местах оттаивает летом только на 4 фута, а на низких еще меньше — на 3 фута. Поэтому здесь роют погреба на глубину всего одной сажени. В другом труде он сообщает о попытках, сделанных в Якутске, дойти до основания слоя мерзлоты: в 1685/86 г. здесь был вырыт колодезь в 13 сажень, но все же до конца мерзлого грунта не дошли (Gmelin, 1752, ч. 2, стр. 522).
Основываясь на личном опыте, И. Гмелин не преминул отметить правильность своего общего наблюдения, что «восточные страны в одной широте лежащие, холоднее западных» (1749, стр. 72). Очень интересно его попутное замечание (основанное на барометрических наблюдениях И. Лерхе, проводившихся в Астрахань с декабря 1745 г. до ноября 1746 г.) о том, что уровень Каспийского моря ниже уровня океана.
Четырехтомная работа И. Гмелина «Reise durch Sibirien» (1751 — 1752), написанная после возвращения его в Германию, имеет совершенно другой характер. Значительное место в этой книге занимает чрезвычайно подробное описание самого пути. По словам автора, эта работа представляет собой ежедневные записи путешествия, которые он вел просто для собственного удовольствия. «Поскольку моя работа представляет собой ежедневные записи, в ней содержится смесь бесчисленных обстоятельств различных стран, народов, природы, затронутой и не затронутой культурой» (1751. Предисловие).
К первым трем томам приложены карты отдельных частей Сибири, представляющие собой, как отмечает автор, несколько пополненные и исправленные карты из «Атласа Академии наук 1745 г.».
В этом труде также содержится много подробностей о быте сибирских жителей, городах, промыслах, торговле в первой половине XVIII в. Эти записи, сделанные талантливым ученым, служат важным источником для ознакомления с Сибирью той эпохи (Пекарский, 1870, стр. 448). Работа И. Гмелина интересна для историка, который найдет в ней описание городов и заводов Сибири, сведения о сельском хозяйстве, путях сообщения и торговле, о быте и нравах. Она интересна и для этнографа, так как включает подробные сведения об обрядах, одежде, жилищах, предметах обихода, религии и суевериях населявших Сибирь народов. Его наблюдения гораздо точнее и полнее, чем описания, которые мы находим в трудах долго живших в Сибири Г. Новицкого и Ф. Страленберга.
В эту работу И. Гмелина включены также интересные археологические материалы, описания и зарисовки древних надписей, остатков старинных построек и т. д. И. Гмелин отмечал все сколько-нибудь интересовавшие его явления природы — не только белые ночи, сибирские морозы и явления побочных солнц, но и наблюдавшийся им необыкновенный удар молнии, случаи заболевания сибирской язвой, бурю на оз. Байкал. Он пишет о находках мамонтовых костей, о землетрясении, описывает барана аргали и кабаргу, паводок на р. Лене и т. д. В работе И. Гмелина много интересных замечаний о границах земледелия и распространении растительности, о сроках вскрытия рек и ходе их разливов. Он приводит метеорологические сводки за некоторые периоды и по расспросным данным дает описание природы северных берегов Азиатского материка.
Во время своего путешествия И. Гмелин многое сделал для организации первой в России метеорологической сети. Начиная с Казани, он подыскивал во многих городах среди местных жителей людей, которые соглашались вести систематические метеорологические наблюдения по установленной программе при помощи приборов, получаемых от Академии. С 1734 г. в Академию начали поступать данные этих наблюдений из Казани, Екатеринбурга (Свердловска), Тобольска, Иркутска и других городов (История Академии наук СССР, 1958, стр. 94).
Отдавая должное научным работам И. Гмелина, следует отметить, что он все же оставался иностранцем-путешественником, который, прожив и России 20 лет, но сжился с ее интересами. Его не захватило величие русской истории, и он не оценил тяжелого труда людей, отвоевавших сибирские земли у суровой природы и строивших города, заводы и дороги в. этой полудикой стране. Поэтому наряду с верными описаниями быта сибиряков того времени у него встречается много утрированных рассказов.
Работа С. П. Крашенинникова и Г. Стеллера, отправившихся на Камчатку, протекала в иных условиях, чем работа Г. Миллера и И. Гмелина. Это в особенности относится к С. П. Крашенинникову, который как студент не мог по своему положению рассчитывать на особые условия.
Обучение в Славяно-греко-латинской академии, откуда он был вызван вместе с одиннадцатью другими студентами в Петербург в Академию наук, дало С. П. Крашенинникову хорошее знание латинского языка, но, конечно, не подготовило его к ведению этнографических и натуралистических наблюдений, так как естественная история в Славяно-греко-латинской академии не проходилась (Смирнов, 1855, стр. 109—110). Что касается физики, то,. по отзыву академика Г. Байера, экзаменовавшего в январе 1733 г. присланных студентов, их сведения об этой отрасли знаний настолько устарели, а термины были так неточны, что он и сам не мог разобраться в их представлениях (МАН, 1886, т. II, стр. 96).
Пополнить недостаток знаний путем обучения в Академии наук, длившегося всего несколько месяцев (с января по август), было, конечно, невозможно. Только очень одаренному и исключительно упорному человеку было под силу, имея подобную подготовку и находясь в постоянных разъездах, подняться до такого научного уровня, который позволил создать, «Описание земли Камчатки».
В Сибири, до отправления из Якутска па Камчатку, С. П. Крашенинников и студент В. Третьяков находились в ведении И. Гмелина и выполняли главным образом его поручения. С Г. Миллером работали студент А. П. Горланов и переводчик И. Яхонтов (МАН, 1890, стр. 349).
Кроме совместного маршрута с профессорами до Якутска, С. П. Крашенинников самостоятельно или с другими студентами и геодезистами совершил несколько поездок по Сибири, выполняя разнообразные работы. Он составлял для профессоров описания пути, теплых ключей, словарь бурятского языка, «реестр деревам, зверям, рыбам и птицам» около Баргузинского острога, архивные справки, описывал «братских мужиков иркутского ведомства» и т. д. (Андреев, 1939а, стр. 561; Степанов, 1949, стр. 25-27).
Его склонность к точным натуралистическим и этнографическим описаниям, которая так ярко отразилась в книге «Описание земли Камчатки», определилась уже в то время. Это подтверждают опубликованные Н. Н. Степановым выдержки из «Дорожного журнала» за 1734—1736 гг., содержащие описание обычаев населения (1949, стр. 27—28), и написанный в 1736—1737 гг. очерк «О соболином промысле», в котором собраны наблюдения за соболем, накопленные промышленниками (Крашенинников, 1949, стр. 671).
Из Якутска на Камчатку С. П. Крашенинников выехал 5 июля 1737 г. Он должен был добраться туда через Охотск. Судно «Фортуна», на котором он 4 октября отправился из Охотска, дало во время плавания течь. Для спасения от гибели «все, что было на палубах, также и из судна груз около четырехсот пуд, в море сметали и так едва спаслися». У устья р. Большой «Фортуна» села 14 октября на мель, с которой удалось сняться только 21 октября. В Большерецкий острог С. П. Крашенинников прибыл 22 октября (Крашенинников, 1949, стр. 555).
Во время почти четырехлетнего пребывания С. П. Крашенинникова на Камчатке его жизнь была полна лишений. Он быстро израсходовал
остатки привезенного хлеба. 25 пудов хлеба, посланные ему Г. Миллером и И. Гмелиным, дошли до него в начале 1740 г., и только в октябре того же года ему было выдано жалование за 1739—1740 гг. Об условиях его жизни можно судить по тому, что хлеб на Камчатке стоил 5 руб. за пуд, а жалованье он получал 100 руб. в год. Почти в течение всего пребывания па Камчатке С. П. Крашенинников питался рыбой, к которой никак не мог привыкнуть, терпел «немалую нужду и палея в долги» (там же, стр. 606).. Жилищные условия на Камчатке, где почти вес избы топились по-черному, были также очень плохи.
Выполняя работы по описанию страны, С. П. Крашенинников должен был проводить их самостоятельно, так как первая почта от Г. Миллера и И. Гмелина была получена им только 4 января 1740 г. (там же, стр. 604). У пего была инструкция, состоявшая из 89 параграфов, которую ему перед отъездом вручили Г. Миллер и И. Гмелин, и присланные в начале 1740 г. дополнения к ней (Андреев, 1939 а, стр. 11—13). Эти документы давали представление об объеме работы, но, конечно, успех зависел от умения разобраться в окружающих новых явлениях и выделить из них наиболее существенное, в чем С. П. Крашенинников был полностью предоставлен себе. Не имея людей, с которыми можно советоваться, он вел работы по истории, географии, этнографии, лингвистике, метеорологии, ботанике, зоологии, ихтиологии.
Из Большерецка, где С. П. Крашенинников обосновался, он совершал экспедиции по полуострову (рис. 28). Некоторые из них продолжались по 5—7 месяцев. Он объехал западный берег Камчатки от р. Озерной до р. Оглукоминой (Облуковиной) и от р. Лесной до р. Тигиль и восточный берег — от р. Авачи до р. Караги. Кроме того, он несколько раз пересекал полуостров в различных направлениях, посещал то «теплые ключи», то «горящую гору», то ехал на север собирать материал для описания нравов коряков, то направлялся в какой-нибудь острог для ознакомления с архивами и т. д.
Он сумел привлечь к работе местных служилых, которые вели для него метеорологические наблюдения, собирали растения и животных, покупали у местного населения одежду и предметы обихода, собирали путем расспросов местного населения сведения об истории Камчатки и быте местных народов.
Научные занятия затруднялись хлопотами о постройке «хором» для профессоров, об отказе которых от поездки на Камчатку С. П. Крашенинников долгое время не знал. Кроме того, он занимался устройством огорода, для чего использовал высланные ему семена.
Так С. П. Крашенинников работал до 27 сентября 1740 г., когда на Камчатке появился Г. Стеллер. В течение именно этого времени он собрал материалы и написал много работ, послуживших основой для «Описания земли Камчатки». Из 153 рукописей научных трудов С. П. Крашенинникова, о которых в настоящее время имеются сведения, 53 написаны им на Камчатке. Среди них 15 работ содержат описание пути. Много работ по «натуральной истории»: описание теплых ключей, птиц, зверей, метеорологические наблюдения, наблюдения за приливами и отливами, копии с которых, снятые И. Гмелиным, составили около 100 листов (Гнучева, 19406, стр. 58). К этому периоду принадлежит и «Описание камчатского народа, сочиненное по сказанию камчадалов», законченное в 1740 г., которое потом было использовано в «Описании земли Камчатки». Сюда же относятся словари и исторические работы.
С приездом Г. Стеллера и студента А. П. Горланова (27 сентября 1740 г.) С. П. Крашенинников, руководивший до их приезда всеми работами, перешел на положение подчиненного.
Его сотрудничество с Г. Стеллером было непродолжительно. Через месяц после приезда (27 октября) Г. Стеллер направил С. П. Крашенинникову «ордер» следующего содержания: «Господин студент Крашенинников. Понеже по силе 37 пункта данной мне от господ профессоров Гмелина и Миллера инструкции велено по приезде моем в Большерецкий острог принять вас в мою комманду и пересмотреть у вас всякие вами с приезду вашего на Камчатку по сих пор чиненные наблюдения и исследования по данной вам от оных господ профессоров инструкции и письменным наставлениям; которые мне сомнительны покажутся ваши наблюдения, те исправить, чтоб никакого сомнения не осталось. Чего ради по получении сего быть вам у меня в комманде и чиненные вами наблюдения с приезду вашего сюды на Камчатку по сих пор мне при репорте объявить, а при том какие у вас имеются казенные книги и материалы и сколько при вас имеется служивых, реестр объявить (Степанов, 1949, стр. 42). С. П. Крашенинников исполнил требование Г. Стеллера на следующий же день.
Вскоре Г. Стеллер, договорившись с Л. Делакроером, откомандировал С. П. Крашенинникова с Камчатки в Иркутск, чтобы ускорить получение денег для экспедиции. Согласно инструкции Г. Стеллера, С. П. Крашенинников должен был осенью 1742 г. вернуться (Андреев, 1939в, стр. 32). С. П. Крашенинников выехал из Большерецка 12 июня 1741 г. и прибыл в Иркутск 6 ноября. Обратно на Камчатку он не поехал, а направился к вызвавшему его Г. Миллеру. Догнав Г. Миллера и И. Гмелина в Верхотурье в ноябре 1742 г., он поехал с ними в Петербург.
По расчету С. П. Крашенинникова, он проехал за время пребывания в экспедиции в совокупности 25 073 версты.
Взаимоотношения в научной работе С. П. Крашенинникова и Г. Стеллера, написавших книги на одну и ту же тему — о Камчатском п-ове, уже давно были предметом обсуждения в литературе. И. Шерер, издатель книги Г. Стеллера о Камчатке, высказал в посвящении, предпосланном книге, мнение, что С. Крашенинников «был учеником Г. Стеллера», «использовал его материалы, заимствовал у него карты и рисунки» и что «книга С. Крашенинникова — кастрированный, сокращенный труд, составленный из произведения Стеллера (Steller, 1774). Но это мнение было опровергнуто в немецкой же литературе в 1774—1775 гг. А. Бюшингом и другими учеными, показавшими, что труд С. П. Крашенинникова самостоятелен (Büsching, 1774, стр. 186 —187). Позднее, когда стал известен факт передачи С. П. Крашенинниковым материалов Г. Стеллеру, возник вопрос об использовании Г. Стеллером его работ. Известны высказывания, что эта передача была трагедией для С. П. Крашенинникова (Степанов, 1949, стр. 42).
Нам представляется, что оба автора были достаточно одаренными и умелыми наблюдателями, и работа каждого из них является в первую очередь результатом собственного труда. Вместе с тем оба они использовали материалы друг друга.
Так, например, С. П. Крашенинникову Академия наук прямо предложила объединить материалы с наблюдениями Г. Стеллера, представленными в Академию, сделав ссылки, которых в книге С. П. Крашенинникова очень много (без упоминания отдельных трудов Г. Стеллера). Он обращался, конечно, и к другим материалам. А. Бюшинг, отвечая на приведенное выше заявление И. Шерера, писал, что С. П. Крашенинников не искажал и не сокращал сочинения Г. Стеллера, «но выбрал из стеллеровской рукописи то, что он находил в ней хорошего» (Büsching, 1774, «тр. 186).
Но и Г. Стеллер, в распоряжении которого с самого начала его пребывания на Камчатке были материалы С. П. Крашенинникова, в том числе и «Латынские обсервации до истории натуральной касающиеся», также не мог в той или иной мере не использовать эти оригинальные наблюдения. Д. И. Литвинов отмечает, что текст главы о растительности Камчатки в книге Г. Стеллера почти полностью совпадает с соответствующим текстом в «Описании земли Камчатки» С. П. Крашенинникова. Найденная Д. И. Литвиновым в архивах рукопись С. П. Крашенинникова «Descriptiones avium, piscium, animalium et vegetabilium» доказывает, что автором описания растительности Камчатки был именно С. П. Крашенинников (Литвинов, 1909, стр. 110, 278-279).
Труд С. П. Крашенинникова «Описание земли Камчатки» (1949) состоит из двух томов, включающих четыре части.
В первой части много места уделено физической географии полуострова, особенно описанию рек. Кроме того, в эту часть включены описания Курильских островов и «Америки» (Аляски и Алеутских островов) и их населения, описание о-ва Беринга, а также сведения о дорогах Камчатки.
Во второй части помещены дополнительные сведения о природе Камчатки, ее климате, размещении плодородных земель, вулканах, горячих ключах, металлах и минералах. Кроме того, сообщаются сведения о флоре и фауне полуострова и о приливах и отливах «Пенжинского и Восточного» морей, приводятся также описания землетрясений. Эта часть занимает важное место в книге и долгое время служила для многих исследователей основным источником сведений о полуострове.
В «Описании Земли Камчатки» содержатся ценные сообщения, восстанавливающие картину необычайного изобилия животных, которым отличалась в те времена Камчатка. Так, например, С. П. Крашенинников говорит о соболе, что «в местах, от жилья несколько отдаленных, попадает собольих следов так много, что по Лене и бельих едва столько примечается». Птицу, называемую «старик», ловят очень просто: «надев на себя шубы, куклянками называемые, садятся в удобных местах, рукава спустя, и ожидают вечера. Когда птицы прилетают с моря, то в темноте, ища себе нор для убежища, в великом числе в шубы к ним набиваются». Рыбы корюхи (корюшки) «временами выкидывает из моря столько, что берега Восточного моря верст на сто в колено бывают ими покрыты» (1949, стр. 244, 309, 314).
Заслуживает внимания, что, пользуясь во многих случаях описаниями животных Г. Стеллера, С. П. Крашенинников неизменно опускает его телеологическую философию.
О точности некоторых наблюдений С. П. Крашенинникова свидетельствует описание им рощи пихты у устья р. Шемечь (Семечь) на восточном берегу полуострова, не встречающейся больше нигде на Камчатке. Она была обследована специалистами и описана только в 1938 г. и признана реликтом третичной доледниковой флоры. В. Д. Троицкий (1941, стр. 445) полагает, что наиболее правильно местоположение этой рощи указал С. П. Крашенинников.
С. П. Крашенинников описал многие полезные ископаемые Камчатки и наиболее распространенные там горные породы. Геологические коллекции, в которых было также много образцов, собранных во время путешествия по Сибири, он отсылал в Кунсткамеру Академии наук.
Описание природы полуострова, сделанное С. П. Крашенинниковым, может показаться недостаточно полным. У него нет подробного описания рельефа, далеко не полно описаны вулканы и горячие ключи. В очерке, посвященном растительности Камчатки, С. П. Крашенинников ограничивается теми растениями, которые наиболее широко использовались местными жителями, но ничего не говорит, например, о таком дереве, как ель. Из рыб описаны только те, которые служили пищей населению. О беспозвоночных, амфибиях и рептилиях материал очень скуден и т. д. Но, конечно, от С. П. Крашенинникова, который первым из ученых посетил этот полуостров и основывался главным образом на личном четырехлетнем опыте, и нельзя было ждать более полного описания. Уже одно накопление значительного материала наблюдений было большим достижением.
В третью часть книги включены наблюдения, которые имеют особое значение, так как отражают быт камчадалов, каким он был до распространения русского влияния. Можно предполагать, что М. В. Ломоносов признавал эти сведения наиболее ценной частью книги. В «Экстракте», из нее составленном при участии М. В. Ломоносова и переданном Вольтеру, полнее других представлен именно этот раздел (Андреев, 19406, стр. 296; 1940 в, стр. 301). Значение этнографических описаний С. П. Крашенинникова отмечал и Д. Н. Анучин (1889, стр. 3): «Это описание, появившееся в печати ранее, чем совершились знаменитые кругосветные экспедиции Лаперуза, Кука, Форстера, не утратило своего интереса и в настоящее время как одно из древнейших, правдивых и обстоятельных изображений быта и нравов неизвестного дикого народа на берегах Восточной Азии».
Наблюдения С. П. Крашенинникова были использованы в работах выдающихся представителей этнографической науки — А. Бастиана и Э. Тэйлора (Никольский, 1939, стр. 83).
Сам С. П. Крашенинников хорошо понимал значение своих наблюдений для науки, чем и можно отчасти объяснить высокое качество их выполнения. Он считал необходимым описывать все обряды камчадалов подробно, «понеже всему у них непременной порядок» и «наипаче для того, чтоб не погибла память толикого их заблуждения…, ибо ныне все оные языческие обряды оставлены, и чрез несколько лет совершенному предадутся забвению к некоторому ущербу истории» (1949, стр. 415).
Он тщательно описал камчадальские острожки и обычаи камчадалов (особенно ценны записи религиозных церемоний, которые удалось сделать только С. П. Крашенинникову). Его описания позволяют восстановить картину существовавшего у камчадалов до прихода русских родового строя, хотя С. П. Крашенинникову, конечно, еще не было известно такое понятие.
Во многих местах своей книги С. П. Крашенинников высказывает мысли, показывающие его склонность к материалистическому пониманию явлений общественной жизни. Так, например, отмечая, «как они без железных инструментов могли все делать, строить, рубить, долбить, резать, шить, огонь доставать, как могли в деревянной посуде есть варить», причем всего этого достиг «не разумной или ученой народ», а «дикой, грубой и трех перечесть неумеющий», он делает заключение, что «столь сильна нужда умудрять к изобретению потребного в жизни» (там же, стр. 379— 380).
С. П. Крашенинников возражает против мнения Г. Стеллера, что причиной взаимной вражды местных народностей были «две внутренние страсти: ненависть и роскошь» и что их побуждали к неприятельским действиям «женщины, властолюбие и всякие домовые вещи и уборы». С. П. Крашенинников предполагал, что «разделение народов и расселение по разным местам Камчатки, могло зделаться и по другой причине, как, например, по тесноте места, но недостатку довольного к пропитанию для множества, и прочая» (там же, стр. 405—406).
Большой заслугой С. П. Крашенинникова было составление словарей языков камчадальского, коряцкого, курильского (айнского). Для камчадальского языка он привел три наречия (северное, южное, западное), а для коряцкого — пять наречий. Собранные им материалы по языку обитателей Карагинского о-ва тем более интересны, что, к настоящему времени люди, говорившие на этом языке, исчезли.( Берг, 1948, стр. 60).
Успеху наблюдений С. П. Крашенинникова содействовало то, что в его отношениях к местному населению не было никакого оттенка расовых предубеждений. Не закрывая глаза на отрицательные черты их быта, он считал, что при просвещении население от многих из них избавится.
В четвертой части своего труда С. П. Крашенинников дает исторический очерк событий на Камчатке, начиная со времени ее посещения Федотом Кочевщиком (Ф. А. Поповым), соратником С. И. Дежнева. Составляя этот очерк, С. П. Крашенинников использовал устные предания местных жителей и казаков, которые он подверг обработке, а также к настоящему времени уже исчезнувшие источники. К ним относятся документы из Большерецкого, Верхнекамчатского и Нижнекамчатского архивов, судьба которых неизвестна, а также документы из якутских архивов.
С. П. Крашенинников дал много сведений о камчатской казацкой вольнице и о восстаниях камчадалов.
Таково богатое и ценное содержание книги С. П. Крашенинникова, сохранившей свое значение как научный труд и как увлекательное чтение.
Г. Миллер, стремившийся уменьшить заслуги С. П. Крашенинникова и подчеркивавший, как сказано выше, значение сделанных ему указаний и привлеченных материалов, не мог, однако, не отдать должного «Описанию земли Камчатки», когда оно вышло в свет. По его мнению, это произведение должно служить образцом для других работ в этой области: «Оно приятно будет читателям, по причине особенных тамошние земли обыкновений разными и еще неслыханными достоверными известиями, каких в других географических описаниях не много находится. Кто желает оное читать для увеселения, тому большая часть содержания оного имеет служить к забаве; кто же смотрит на пользу, тот без труда найдет оную, хотя бы похотел он пользоваться чем-нибудь до наук или до употребления в общем житии касающемся. Надобно желать, чтобы предприемлющие впредь намерение упражняться в описании незнаемых или не с довольными обстоятельствами описанных земель, труды свои располагали по примеру сего сочинения» (Крашенинников, 1949, стр. 93).
Исследователи истории России давно оценили значение этой книги. Ее в той или другой степени использовали все историки, писавшие о Камчатке (А. С. Сгибнев, С. Б. Окунь, Ф. Голдер и др.). Но едва ли не лучшей характеристикой достоинств «Описания земли Камчатки» является то, что оно произвело большое впечатление на А. С. Пушкина, подробно конспектировавшего его (особенно историческую часть) незадолго до своей смерти и сделавшего набросок начала статьи о Камчатке, навеянной содержанием книги С. П. Крашенинникова.
Для эпохи, в которую жил С. П. Крашенинников, его книга имела особенный интерес, так как была первым комплексным описанием страны, вышедшим на русском языке, и содействовала изучению России, необходимость которого остро ощущалась государством и культурными людьми того времени. Именно желание служить делу познания родины одушевляло С. П. Крашенинникова при создании его труда. В своем незаконченном предисловии к «Описанию земли Камчатки» он писал: «Какая от того прибыль, когда кто знает, что делается в Индии и Америке, а о своем отечестве столько имеет понятия, что едва известно ему то место, где он живет и где его поместье» (там же, стр. 88).
«Описание земли Камчатки» было издано Академией наук в 1755 г. и переиздано в 1756, 1818, 1819 и 1949 гг. За границей оно было издано в XVIII в. на немецком, английском, французском и голландском языках (Андреев, 1939 б).
К концу жизни перед С. П. Крашенинниковым, имевшим звание профессора и приобревшим научные связи, открывались перспективы дальнейшего развития его научных работ. Несмотря на плохое здоровье, он намечал провести большие исследования по ботанике.
С 1749 по 1752 г. он совершил несколько экспедиций до Старой Ладоги и Новгорода. Материалы этих экспедиций были изданы после его смерти, и 1761 г., в обработке почетного члена Академии наук лейб-медика Д. Гортера, который перестроил их в соответствии с принципами Линнея (Бобров, 1955, стр. 623). Еще за несколько дней до смерти С. П. Крашенинников просил Академию наук разрешить ему отправиться с целью ботанических наблюдений в экспедицию по Малороссии и Новороссии (Гнучева, 19406, стр. 78—79).
Умер С. П. Крашенинников 44 лет, в полном расцвете своих творческих сил.
Среди ученых, участвовавших во Второй Камчатской экспедиции, своеобразной фигурой является натуралист Г. Стеллер. Он был единственным участником Академического отряда (не считая Делакроера), которому пришлось побывать у берегов Америки. В феврале 1737 г. Академия наук заключила с Г. Стеллером договор о поездке на Камчатку и включила ого как «адъюнкта истории натуральной» в состав экспедиции с жалованьем 660 руб. в год. Г. Стеллер выехал из Петербурга между 12 и 30 января 1738 г. (МАН, 1886, т. III, стр. 457 и 1890, стр. 465).
Весной он спустился по Оке через Рязань и Касимов до Нижнего Новгорода и далее по Волге до Казани, затем по Каме и через земли башкир добрался до Екатеринбурга. Отсюда он направился в Тобольск, затем в Нарым и в конце 1738 г. прибыл в Томск. Здесь Г. Стеллер едва не умер от горячки, но, оправившись, от тотчас Же поехал дальше и уже 20 января 1739 г. был в Енисейске, где находились Г. Миллер и И. Гмелин (Пекарский, 1870, стр. 590).
Г. Стеллер произвел па Г. Миллера и И. Гмелина благоприятное впечатление. В противоположность им он не боялся трудностей путешествия на Камчатку. Вот как описывает его И. Гмелин: «Ему можно было рисовать какие угодно трудности. Это только подбодряло его к тому, чтобы взяться за трудное предприятие, для чего он уже создал себе некоторые навыки во время совершенного им пути. Он не отягощал себя одеждой. Так как свое хозяйство нужно было везти через Сибирь с собой, то ой максимально ограничивал его размеры… У него была одна посуда, из koj торой он ел и в которой приготовлял все свои кушанья. Повар ему был не нужен. Он готовил себе пищу сам, причем приправы были так несложны, что суп, овощи, мясо — все варилось в одном горшке. Чад от приготовления пищи в комнате, где он работал, нисколько не мешал ему. Он не носил париков и не употреблял пудры… Необходимость терпеть лишения его не расстраивала, он всегда был в хорошем настроении и чем труднее были его обстоятельства, тем веселее был он сам… При этом мы заметили, что при всей беспорядочности в его образе жизни он мог быть очень точен в своих наблюдениях и неутомим в работе и на него можно было вполне положиться. Ради какого-нибудь дела, которое могло принести пользу науке, ему нетрудно было терпеть голод и жажду весь день напролет» (Gmelin, 1752, ч. 3, стр. 177—178). Впоследствии невзыскательность Г. Стеллера к бытовым условиям увеличилась до такой степени, что он стал приближаться в этом отношении к обитателям Камчатки.
Г. Миллер и И. Гмелин снабдили его инструкциями и географическими и историческими сведениями о Камчатке, составленными Г. Миллером, и он выехал со студентом А. П. Горлановым и живописцем И. Берканом в дальнейший путь.
В Иркутске Г. Стеллер задержался почти на год (с 23 марта 1739 г. до 5 марта 1740 г.). Отсюда он совершил в 1739 г. поездку через оз. Байкал по р. Баргузин к Баргузинскому острогу и побывал в близлежащих горах (Литвинов, 1909, стр. 275—276). Из Киренска, где до него дошли слухи о состоявшейся в 1738—1739 гг. экспедиции М. Шпанберга,
30 апреля 1740 г. он отправил в Сенат просьбу разрешить ему ехать с М. Шпанбергом в Японию: «Я, как силою, здравием, а паче несказанным желанием ко всяким трудностям и трудам, как водою влеком, и притом намерен я в тех новоизобретенных местах побывать, понеже без того едва быть может, чтоб туда кто не был отправлен» (Пекарский, 1870, стр. 593).
В пути через Сибирь он уделял много времени сбору ботанических коллекций и научным наблюдениям.
На Камчатку Г. Стеллер, как уже указывалось, прибыл 27 сентября 1740 г. В марте 1741 г., не дождавшись ответа на свою просьбу, посланную в Сенат, Г. Стеллер, получив предложение от В. Беринга, согласился отправиться в плавание на «Св. Петре» к берегам Америки (Пекарский, 1869, стр. 14—15). Его путешествие описано выше.
Стремление Г. Стеллера к изучению природы и новым открытиям, которое он не мог удовлетворить во время плавания, сказалось особенно на о-ве Беринга. Характерны строки предисловия к его труду «De bestiis marinis»: «He следует думать, что здесь не было больше необыкновенных и удивительных зверей, кроме тех, о которых я сейчас сообщаю. Если бы погода, место и время более благоприятствовали моим намерениям, то может быть я смог бы обогатить науку чудесными сокровищами, как я и желал, отправляясь в это длительное путешествие в неизвестные места… Мы но знаем, не исследуем и позволяем относить к сказкам то, что можно найти без труда в местах, где мы, любознательные люди, обитаем» (Steller, 1751, стр. 292-293).
В «De bestiis marinis» Г. Стеллер рассказывает, как он вел наблюдения над сивучами: «Хотя эти звери очень боятся человека, но я заметил, что они при частых встречах с людьми, которые их не пугают, привыкают и приучаются, особенно, если они еще молоды и не научились плавать. Однажды, расположившись на возвышенном месте, я прожил среди них целых шесть дней и наблюдал из своей палатки их поведение. Они лежали кругом меня, рассматривали огонь и все, что я делал. Они не убегали, когда я ходил среди них, брал их молодняк, убивал и описывал их» (там же, стр. 364). Огромные трудности представляло анатомирование таких больших животных, как морские коровы, под открытым небом, причем необходимо было отбиваться все время от стай назойливых песцов.
Исключительно тяжелые условия жизни и работы не помешали Г. Стеллеру составить на острове замечательное описание жизни морских животных и сделать многочисленные наблюдения, послужившие материалом для интересного описания природы о-ва Беринга (см. ниже).
Все же экспедиция, на которую Г. Стеллер возлагал так много надежды и к которой усердно готовился, его разочаровала, так как ему не удалось заняться во время плавания достаточно серьезно научными наблюдениями и побывать на Американском материке. Вместе с тем он признавал, что эта экспедиция его многому научила, он приобрел навык в исследовании и жизненный опыт.
Возвратясь 26 августа 1742 г. на Камчатку, Г. Стеллер пробыл там почти два года до 3 августа 1744 г. (Пекарский, 1870, стр. 598).
Он совершал поездки по полуострову. На севере побывал в районе р. Олюторки. Возвращаясь оттуда в конце лета 1743 г., он чуть не утонул, пытаясь перебраться по льду на Карагинский остров, и потерял при этом всех собак и большую часть вещей (Stejneger, 1936, стр. 420—422). Он плавал также в мае 1743 г. на Курильские острова, к чему его побудило желание сделать рисунок морского бобра, чтобы приложить к описанию этого животного, составленному на о-ве Беринга (Пекарский, 1869, стр. 25).
3 августа 1744 г. он выехал из Большерецка в обратный путь в Петербург и 19 августа прибыл в Охотск (Пекарский, 1870, стр. 592).
Результатом его наблюдений была написанная на полуострове книга «Beschreibung von dem Lande Kamtschatka…» (1774), в которой он дает географическое описание Камчатки, приводит ценные описания жизни животных, а также сообщает интересные сведения о ее обитателях, их происхождении и языке.
Во время пребывания Г. Стеллера на Камчатке в его деятельности проявились черты, которые показывают, что он, несмотря на свое иностранное происхождение, принимал близко к сердцу вопросы экономического развития Камчатки и судьбы ее обитателей, а также интересы Русского государства.
17 апреля 1741 г. Г. Стеллер отправил в Сенат из Петропавловска большое «покорнейшее доношение». В нем он предлагал меры по улучшению управления этой далекой страной. Он писал, что народ, населяющий Камчатку, «самой смирной, верной и к измене не склонной, во всем, сколько им возможно, а не против силы, послушной, не воистой, но токмо в ловле рыбы и зверей упражняющейся, простой, приемной и к восприятию лучших обычаев и обхождений весьма склонной. Также понеже никакого закона и идолов не имеет, к восприятию самой христианской веры тем охотнейшей, чем больше не знающей». Сокращение численности камчадалов произошло, по мнению Г. Стеллера, в результате беззаконий и насилий, вызывавших восстания, «которые столь же кровопролитны оному (камчатскому населению.— В. Г.) были, сколь бедственно житие». Наиболее важной мерой он считал назначение на Камчатку «человека доброго разумного, не лихоимца и не пьяницу, не на 2 или не на 3 года как поныне обычай был, но на время определенное, которой бы о сей земле совершенно узнать мог. А никто никогда не повредил так Камчатку, как жители города Якуцка, в прикащики или в ясашные зборщики сюды присылыванные», которые «ничего иного не делают, разве чтоб собрать им в 2 года столько, сколько б им и их детям на несколько лет довольно было» (ЦГАДА, ф. 248, д. 180, лл. 550-552).
Сбор ясака, по его мнению, следовало поручить тоенам каждого камчадальского острожка; нужно было также строго запретить все незаконные поборы.
Далее он писал «об учреждении коммерции в здешних местах», для чего следовало ежегодно отправлять из Иркутска на Камчатку товары за счет поступлений в казну от сборов десятой части с привозимых китайских и русских товаров. «Коммерция» по справедливым ценам не только установила бы добрые отношения с камчадалами, но и возместила бы казне убытки, возникавшие в связи с тем, что при переходе в христианство они на 10 лет освобождались от ясака.
Г. Стеллер указывал на необходимость поддерживать русское население, часто подвергавшееся нападениям чукчей, и предлагал построить на р. Тигил острог. Чукчей Г. Стеллер называл «непокорливым народом». Он послал Синоду свои предложения об обращении камчадалов в христианство и об устройстве школ на Камчатке.
Конечно, предложения ликвидировать взятки па Камчатке путем посылки туда честных людей были в то время наивны. Нельзя было принять без ряда оговорок и его рекомендации о направлении на Камчатку большого количества товаров, которые пришлось бы доставлять через совершенно безлюдные местности. И. Гмелин с насмешкой отзывался
в письме к Миллеру от 13 октября 1741 г. о «прекрасных мыслях» Г. Стеллера (Пекарский, 1870, стр. 595).
Г. Стеллер не ограничивался одними словами. Им была открыта в Большерецком остроге первая на Камчатке школа, которую он содержал на личные средства, пригласив учителем И. Гуляева, отбывавшего на Камчатке ссылку (Базанов, 1939, стр. 179). Симпатию к камчадалам он выражал и позже в своей книге об этой стране (Steller, 1774, стр. 78—79), Учитывая такое настроение Г. Стеллера, мы не найдем неожиданным, что в 1743 г. он решил своей властью освободить 17 арестованных камчадалов, которые были, по его мнению, неправильно обвинены в восстании и присланы к нему в Большерецк для рассмотрения дела.
Таким образом, приехав в Россию для новых открытий и научной работы, Г. Стеллер в конце концов стал жить интересами страны, огромные возможности которой он не мог не сознавать.
Из Охотска Г. Стеллер, следуя по рекам Юдоме, Мае, Алдану, прибыл 21 октября 1744 г. в Якутск, где и пробыл зиму (Пекарский, 1870, стр. 599).
В литературе нет подробного описания его научной деятельности во время пребывания в Большерецке и Якутске (1744—1745 гг.). Но по сохранившимся в архиве материалам можно заключить, что она и в это время была так же интересна, как и в другие периоды. В частности, он был организатором проведенного в 1744 г. исследования малоизвестного района р. Уды, которому правительство в то время стало уделять внимание. До нас дошли относящиеся к этому исследованию документы, поступившие на имя Г. Стеллера в 1744—1745 гг.: «промемория» начальника Охотского порта А. Зыбина и документы об экспедиции переводчика Я. Линденау. Первый, по запросу Г. Стеллера, сообщал сведения, полученные им от сборщиков ясака Тауйского и Удского острогов (Архив Академии наук, ф. 3, д. 800 а, л. 309—315, 386). Эти сведения были собраны путем опроса служилых и тунгусских князьков и касаются довольно широкого круга вопросов. В них говорится о Шантарских и других островах, об истоках р. Уды и расстоянии от ее устья до устья Амура, о дельте Амура и возможности совершать там плавания, о народах, живущих в тех местах, их нравах и обычаях, о дороге к р. Зее и др.
Я. Линденау сообщает, что он отправился по приказу Г. Стеллера к р. Уде 25 июня 1744 г. и, прибыв туда 10 сентября, уже 20 февраля 1745 г. направился обратно и 8 апреля вернулся в Якутск (там же, лл. 396 и 399). Поэтому, надо полагать, представленные им сведения (кроме описания пути) были собраны преимущественно путем опроса. Восемь документов об экспедиции, представленных Я. Линденау, содержали описание рек Алдана и Уды от верховьев до моря, характеристику местности по берегу моря от р. Тугур до р. Амур и от верховьев Уды до Амура, сведения о Шантарских островах, а также о тунгусском народе. Все эти сообщения представляли ценный материал о мало известных районах.
Из Якутска Г. Стеллер выехал в 1745 г., как только установилась навигация. В Иркутске его ждала неприятность: вице-губернатор Л. Ланг потребовал у него, по предписанию Сената, объяснений по поводу освобождения арестованных камчадалов. Донос об этом в Сенат поступил от мичмана В. Хметевского, с которым у Г. Стеллера, обладавшего вспыльчивым характером и чувствительного к уколам самолюбия, произошла на Камчатке ссора, после которой они стали писать друг на друга доносы. Представленные им Л. Лангу разъяснения были признаны достаточными, но, к сожалению, доклад об этом был направлен в Сенат более чем через месяц после отъезда Г. Стеллера из Иркутска, состоявшегося 24 декабря. 1745 г. (Пекарский, 1870, стр. 600).
Сенат, не получая сведений от Л. Ланга, отправил курьера Захара Лупандина с приказом встретить Г. Стеллера и доставить его в Иркутск для. расследования. Встреча 3. Лупандина с Г. Стеллером произошла 16 августа 1746 г. около Соликамска в имении Демидовых, в котором был замечательный сад, теплицы и гербарий (Лепехин, 1780).
В имении Демидовых Г. Стеллер жил уже с апреля, занимаясь исследованиями «Пермии» и приведением в порядок своих коллекций и заметок. Им была здесь написана, между прочим, «Flora Permiae» (не опубликована), в которой перечислено 680 видов растений из разных областей России. Эта работа представляет собой нечто вроде обзора ботанических наблюдений Г. Стеллера за время пребывания его в России. Она дает некоторое представление и о географии растений.
Г. Стеллер выехал с 3. Лупандиным из имения Демидовых 18 августа 1746 г., но уже в Таре их нагнал другой курьер из Петербурга с указом об освобождении Г. Стеллера. На обратном пути в Петербург Г. Стеллер. заболел «горячкой» и 12 ноября 1746 г. умер в Тюмени (Пекарский, 1870, стр. 604).
Такова была короткая и бурная жизнь этого ученого.
В течение девяти лет своей научной экспедиционной работы он совершил огромные маршруты и собрал обширные материалы (рис. 29). Но смерть настигла его как раз в то время, когда он собирался привести в порядок и систематизировать накопленные им наблюдения, являвшиеся большим вкладом в изучение природы Сибири и географического распространения в ней животных и растений. Многие из его работ остались, в виде разрозненных рукописей и заметок, использованных другими исследователями. Все же его труды заслужили вскоре после его смерти признание выдающихся ученых. Содействию С. П. Крашенинникова и М. В. Ломоносова мы обязаны тем, что некоторые работы Г. Стеллера были напечатаны Академией наук.
П. Паллас называл Г. Стеллера «человеком совершеннейшей учености, величайшего рвения к науке и подлинных заслуг» (Предисловие П. Палласа к кн. Steller, 1781). Он полагал, что из 241 вида рыб России 25 были впервые описаны Г. Стеллером. На Камчатке Г. Стеллер изучил и описал около 80 видов позвоночных (История Академии наук СССР, 1958, стр. 112).
В описаниях животных Г. Стеллера знания и метод, которые давала современная ему наука, сочетаются с необыкновенно острой наблюдательностью и блестящим даром изложения. Он уделил много внимания биологии и морфологии животных, применяя сравнительный метод. Работы его имели всегда практическую направленность. В «De bestiis marinis» он дает описание образа жизни морских животных, их внешнего вида, скелета, внутренностей и приводит от 30 до 40 измерений каждого из них.
В «Содержании ученых рассуждений Академии наук, изданных во втором томе Новых комментариев», об этой работе говорится: «В сем рассуждении описывает покойный господин автор четырех морских зверей, а именно маната или морскую корову, морского медведя (котика.— В.Г.), морского льва (сивуча.— В. Г.) и выдру морскую с толь великим рачением, что едва чего больше желать возможно,, что касается до совершенной истории животных. Ибо он расположение тела весьма точно и живо изображает, о каждом составе или члене, об их положении, величине и пропорции рассуждает основательно… Но не оставляет он и внутренних частей без изъяснения… Показывает употребление частей их в пище, в лекарстве и в других вещах, а, наконец, объявляет о движении, натуре и о нравах оных животных» (стр. 35—36).
Натуралист Г. Тилезиус (Tilesius, 1810, стр. 351) писал, отдавая должное этим качествам Г. Стеллера, что он предпочитает приводить в своих статьях описания рыб Г. Стеллера, чем составлять собственные. Неподражаемые рассказы о поведении и образе жизни животных Г. Стеллера многократно цитировались А. Ф. Миддендорфом, Л. С. Бергом, Л. Стейнегером и другими учеными. Характерно, что даже в наше время, когда понадобилось составить описание биологии морского бобра, то оказалось целесообразным использовать работу Г. Стеллера «De bestiis marinis». Заимствованное оттуда описание, составленное около 200 лет назад, было впервые опубликовано на русском языке Б. М. Житковым в 1939 г.
Г. Стеллеру наука обязана описанием морской коровы. Принято считать, что это странное морское животное водилось в то время только около Командорских островов, хотя есть указания на возможность обитания его и в некоторых других местах (Греков, 1958). Это животное было совершенно истреблено около 1770 г.
Значение ботанических описаний Г. Стеллера также было признано и оценено такими крупными учеными, как К. Линней и И. Гмелин (Gmelin, 1747, стр. ХС; Stejneger, 1936, стр. 53).
В трудах Г. Стеллера содержится много географических описаний, в которых он от наблюдений легко переходил к гипотезам, часто делая верные выводы.
Выше мы уже останавливались на работе Г. Стеллера «Tagebuch seiner Seereise…» (Steller, 1793). В другой работе Г. Стеллера «Topographische und physikalische Beschreibung der Beringmsel…» (1781) дается всестороннее описание о-ва Беринга (его рельефа, климата, гидросети, животного и растительного мира). Описание этого острова Г. Стеллер считал тем более интересным, что остальные виденные им во время плавания острова казались ему похожими на о-в Беринга. Г. Стеллер предполагал, что эти острова, возможно, представляют собой остаток материка, соединявшего Азию с Америкой. Берега острова поражали его крутизной, а также причудливыми формами скал, напоминавшими то бастионы крепостей, то арки или колонны. Он описывает террасы, лежащие на высоте около 60 м. По его представлению, площадь острова, окруженного прибрежными рифами, была когда-то гораздо больше.
Г. Стеллер высказывает также замечание о климате о-ва Беринга, который, по его мнению, довольно сходен с климатом Камчатки.
За время пребывания экспедиции на острове наблюдалось три землетрясения. Самое сильное из них было 7 февраля 1742 г. в 13 час. и продолжалось 6 мин. Ветер в это время был западный. За несколько минут перед землетрясением Г. Стеллер, находившийся в своей землянке, услышал свист и гул как бы сильного подземного вихря, который, казалось, усиливался с юга к северу. Толчки начались после прекращения гула. Они были очень сильны: столбы в землянке закачались, и все затрещало. Выбежав на берег, Г. Стеллер увидел, что, несмотря на продолжавшиеся толчки, море сохраняло свой обычный вид. Погода была ясная.
Г. Стеллер приводит в этой книге описание морских животных: морских выдр и коров, сивучей, котиков и кита, которое в основном повторяет описание в «De bestiis marinis». Он описывает единственного четвероногого наземного млекопитающего острова — голубокого песца. А. Ф. Миддендорф (1869, стр. 295) считает это описание классическим и говорит, что оно «забавно и ужасно», но вместе с тем поучительно.
Из морских птиц на острове, кроме уже встречавшихся на Камчатка, водились очковый баклан, к настоящему времени вымерший, и «белый баклан». Какую именно птицу Г. Стеллер называл «белым бакланом» — неизвестно (Берг, 1946а, стр. 276).
Растительность острова описана Г. Стеллером очень тщательно. За десять месяцев пребывания на о-ве Беринга он нашел там 211 видов. Около 100 из них произрастает, как отмечал Г. Стеллер, не только в Сибири, но и в гористых местностях Европы. Остальные встречаются реже, он их наблюдал в горах Восточной Сибири или около Охотска и на Камчатке. Часть видов была встречена им на островах у берегов Америки. Поскольку некоторые из этих видов по мере продвижения в глубь Сибири исчезают, он полагал, что они американского происхождения.
Таким образом, природа о-ва Беринга описана им довольно всесторонне. Опубликованное в 1774 г. описание Камчатки (Beschreibung von dem Lande Kamtschatka…) не является вполне законченной работой, что сразу заметно по расположению материала и его изложению. П. Даллас в предисловии к «Topographische und physikalische Beschreibung der Beriiigin—sel…» упрекал издателя этой книги — И. Шерера — в том, что он не потрудился ее отредактировать и представил Г. Стеллера читателям в невыгодном свете.
В этой книге Г. Стеллера отражена та же тонкая наблюдательность и проницательность при описании и объяснении различных природных явлений, которой отмечены и другие его произведения. Примером может служить хотя бы изложение биологии лососевых. Несмотря на отдельные слабые места, связанные с тем, что за короткое время наблюдений на Камчатке Г. Стеллеру трудно было проследить многолетний цикл развития вида, он все же верно подметил наиболее важные черты этого процесса. Пo словам Л. Стейнегера (Stejneger, 1936, стр. 530), описание Г. Стеллера явилось «откровением для западного мира».
Много интересного содержат этнографические и антропологические наблюдения Г. Стеллера и его оригинальные описания быта и занятий камчадалов.
Во взглядах на расположение американского материка и островов, находящихся между ним и Азией, Г. Стеллер разделял ошибку других участников экспедиции, полагавших, что Алеутские острова являются частью Американского материка, обращенной в виде выступа в сторону Азии. Он полагал, что берега выступа простираются примерно параллельно берегам Азии и что пролив между материками заполнен островами. По ряду признаков Г. Стеллер полагал, что Америка и Азия когда-то соединялись друг с другом.
Эти взгляды приведены С. П. Крашенинниковым, который изложил то, что «в записках господина Стеллера по разным местам собрано» (Крашенинников. 1949, стр. 175).
Г. Стеллер признавал также существование «Земли Компании» и других мифических «земель».
Эти не соответствующие действительности представления нашли отражение и на картах, составлявшихся уже после окончания экспедиции (в 1741 —1742 гг.), на которых берега северо-западной Америки нанесены примерно в соответствии с изложенными выше представлениями Г. Стеллера (карты С. Вакселя, Морской академии 1746 г., Г. Миллера 1754— 1758 гг. и др.).
Наименьшую пользу для науки из участников Академического отряда принес Л. Делакроер.
По замечанию Г. Миллера, «он несколько превосходил своего брата (И. Делила.— В. Г.) летами, но не ученостью», иначе говоря, не имел достаточной научной подготовки (МАН, 1890, стр. 52). В молодости Делакроер готовился к духовному званию, по оказался на военной службе в Канаде, где пробыл 17 лет. Возвратившись оттуда, он приехал в Россию со своим братом, который передал ему кое-какие сведения по астрономии. И. Делиль, используя свое влияние и скрывая прошлое брата, устроил его в 1727 г. в Петербургскую Академию наук на должность экстраординарного профессора с оплатой по ставке адъюнкта.
Стремясь скрыть невежество брата, И. Делиль старался держать его главным образом в экспедициях. В 1727—1730 гг. Л. Делакроер выезжал в Архангельск и на Кольский п-ов для определения положения мест и астрономических наблюдений, не принесших существенных результатов.
Во Второй Камчатской экспедиции он также всячески избегал случаев, при которых ему пришлось бы обнаруживать свое невежество, и ссылался на условия, затруднявшие производство наблюдений. Г. Миллер относился с большой подозрительностью к его работам. «Я имел много случаев,— писал Г. Миллер,— убедиться в его слабости. Если бы ему не помогал умелый и трудолюбивый геодезист-лейтенант, а потом майор Красильников, то для астрономии и географии не было бы почти ничего сделано» (там же). Г. Миллер вместе с И. Гмелиным дважды (из Казани и из Тобольска) писал президенту Академии наук, выражая опасение, что Л. Делакроер не справится с работой, но в ответ было прислано примиряющее письмо (МАН, 1890, стр. 416).
Маршрут Л. Делакроера по Сибири был следующим. Расставшись с Г. Миллером и И. Гмелиным в мае 1734 г., он вместе с А. И. Чириковым проплыл из Тобольска до Илимска и затем направился в Иркутск, куда прибыл в октябре. Из Иркутска он зимой и весной 1735 г. совершал поездки в Нерчинск, Селенгинск и Кяхту. Он не посылал в Академию наук сведений о своей работе, как это периодически должны были делать все профессора.
В 1737 —1738 гг. Л. Делакроер ездил через с. Сектях на р. Оленек, но привез незначительные наблюдения (Gmelin, 1752, ч. 3, стр. 145). 1739 год он провел в Якутске, а летом 1740 г. переехал в Охотск. Он совершил, как уже описывалось выше с А. И. Чириковым плавание на «Св. Петре», болел цингой и умер по возвращении, когда его переносили с пакетбота на берег.
В результате восьмилетнего путешествия по Сибири, во время которого Л. Делакроер проехал больше 10 тыс. км, он сделал четыре определения долготы: в Казани, Тобольске, Кяхте и в Петропавловской гавани («Астрономические и геодезические инструменты…», 1849, стр. 540).
Несмотря на то, что Л. Делакроер мало соответствовал своему назначению, произведенные во время Второй Камчатской экспедиции астрономические определения положения географических пунктов явились крупным вкладом в географическую науку. Эти определения были в основном сделаны геодезистом А. Д. Красильниковым.
В Сибири А. Д. Красильников пробыл с 1733 по 1746 г., был на Камчатке, но в морских плаваниях не участвовал. Ему приходилось вести работы не только по определению координат различных мест, но и по составлению карт (Веселаго, 1852, стр. 107). За это время он сделал десять полных астрономических определений в Сибири и на Камчатке и 33 пункта определил по широте (Миллер, 1757ж, стр. 492—499). Небольшое число определенных долгот объясняется тем, что их получение представляло в то время большие трудности. Долгота устанавливалась путем сравнения времени затмений спутников Юпитера или случавшихся гораздо реже затмений луны в данном место со временем, в какое то же явление наблюдалось в каком-нибудь месте, долгота которого известна. Для этих работ нужно было возить громоздкие инструменты (квадранты по 4 фута в полупоперечнике и 20-футовые неахроматические трубы), строить в местах наблюдения временные обсерватории и оставаться там по нескольку месяцев для неоднократных наблюдений над затмениями (Струве, 1846).
Эти сложные работы производились А. Д. Красильниковым с большим умением и точностью, что было впоследствии отмечено. Так, например, Т. Шуберт в 1858 г. писал, что «истинные заслуги перед астрономией в этой экспедиции имеет бесспорно неутомимый Красильников. Его наблюдения… дали первые достаточно точные определения для Сибири и Камчатки, хотя долгота определялась наблюдением спутников Юпитера» (Schubert, 1858, стр. 4; ср. также Шибанов, 1958а, стр. 38—40). Определения А. Д. Красильникова сыграли немаловажную роль при составлении Атласа Академии наук (1745 г.).
Заканчивая описание работ Второй Камчатской экспедиции, следует упомянуть еще о поисках пути к «Камчатскому морю», минуя Якутск. Проведению этих исследований оказывали содействие во время своего пребывания в Нерчинске и участники Академического отряда (Г. Миллер, И. Гмелин и Л. Делакроер). уточнявшие маршрут, подыскивавшие проводников и помогавшие получать необходимое снаряжение.
В. Беринг возложил эту трудную задачу на геодезистов П. Скобельцына и В. Шетилова, но она осталась невыполненной. По Амуру, который протекал по территории Китая, им плыть но разрешалось. Путь от Нерчинска до верховьев р. Уды проходил по совершенно безлюдным неосвоенным местам и был труднодоступен. По этому пути еще в 1726 г. пытались пройти посланные С. Рагузинским геодезисты В. Шетилов и И. Свистунов (Cahen, 1911, стр. 158), которым предстояло описать территорию к востоку от р. Горбицы, оставшуюся неразграниченной по договору с Китаем, заключенному в 1689 г. (Соловьев, б/г, кн. 4, стр. 1135—1136). Но геодезисты не смогли пересечь горную местность на левом берегу Амура.
П. Скобельцын и В. Шетилов выехали из Иркутска 10 августа 1734 г. Прибыв в Нерчинск, они два раза (в 1734 и 1735 гг.) делали попытку выполнить поставленную перед ними задачу. Первая поездка окончилась неудачей из-за отсутствия проводников. О пути, который они совершили, выступив второй раз после совещания с Г. Миллером и И. Гмелиным, можно судить по составленной ими карте. Двигаясь от р. Горбицы по «хребтам», они миновали верховья рек Амазары, Урки, Мутной (Омутной) них притоков. Достигнув верховьев «Алдекона» (р. Ольдой), они в первых числах апреля 1736 г. повернули обратно 162, так как проводники не знали пути, а люди, посланные с ними, разбежались. Перейдя на обратном пути на левый берег р. Нюгжи (р. Нгокжа, приток р. Олекмы), они спустились по ней, а затем по Олекме и Лене добрались до Якутска, куда прибыли 3 июня (рис. 30).
13 августа того же года геодезисты были вновь отправлены через Иркутск и Нерчинск. На этот раз они дошли до р. Зеи, но, исчерпав запасы продовольствия, были вынуждены повернуть обратно, следуя для сокращения пути через китайские владения — по «Амурзее, Хаяне, Албазихе», Гилюю и другим рекам. 24 декабря 1737 г. они вернулись в Нерчинск (Экспедиция Беринга, стр. 132—133, 252—253). Г. Миллер отмечал, что геодезисты хорошо обследовали течение р. Гилюя (правого притока Зеи) и поднялись от его устья вверх по р. Зее на 40 верст (Muller, 1769, стр. 498—499). По словам геодезистов, «помянутой тракт… ко ближайшему пути быть негоден, понеже де много непроходимых мест и гор каменных и болот топких, что с великою нуждою переправитца можно, и каменные россыпи вострые, также в корму лошадям и быкам имеется немалая нужда, и ход на них самой тихой, толко верст по 8 и 9 в день» (Экспедиция Беринга, стр. 133). Продвигаясь по этим местам, геодезисты встречали время от времени лишь убогие жилища промышленников.
В ответ на запрос В. Беринга, продолжать ли эти экспедиции, Адмиралтейств-коллегия в 1741 г. предоставила ему решить этот вопрос «по общему его с профессорами и протчими морскими офицерами рассуждению». Попыток найти этот путь, по-видимому, больше не предпринималось. О своем путешествии геодезисты представили «карты, каталоги и юрналы», отправленные В. Берингом в Адмиралтейств-коллегию.
В 1739 г. эти же геодезисты отправились из Иркутска, по предложению Г. Миллера и И. Гмелина, описывать путь по р. Ангаре в Илимск и дорогу сухим путем через Верхоленск, а оттуда Леной до устья р. Илги. Они должны были также описать некоторые реки, впадающие в Ангару и Лену, и волоки между ними (там же, стр. 134 и 254).
—Источник—
Греков, В.И. Очерки из истории русских географических исследований в 1725-1765 гг./ В.И. Греков.- М.: Издательство академии наук СССР, 1960.- 425 с.
Предыдущая глава ::: К содержанию ::: Следующая глава
